Мэрилин Монро
Шрифт:
В тот же период Мэрилин столкнулась с еще одним жанром искусства, представительницей которого была для нее английская поэтесса Эдит Ситуэлл [286] ; актриса познакомилась с ней на чаепитии в Голливуде и рассказала о своем собственном искреннем интересе к поэзии. Леди Эдит сказала, что если бы Мэрилин случилось когда-либо оказаться в Лондоне, она с удовольствием пригласит ее на ленч.
В конце 1954 года все происходило словно в ускоренном темпе. Милтон Грин прибыл в Лос-Анджелес с предварительным комплектом документов на создание кинокомпании «Мэрилин Монро продакшнз», которую с этого времени все стали называть ММП. Не успела актриса сделать непопулярный шаг, поддержав права негритянского меньшинства, как стало видно, что она готовится к очередному бунту. Мэрилин надоело, что лишенные всякого творческого воображения боссы студии шли проторенной дорожкой и занимали ее в одних и тех же ролях, соответствующих некому отлаженному трафарету; ее пугала перспектива очередных семи лет подневольного контракта со студией «Фокс» и болезненно задело несоблюдение студийными шефами устного обещания
286
Английская поэтесса и критик, ролом из известной литературной семьи. Носила титул кавалерственной дамы, то есть особы, удостоенной ордена Британской империи.
К подобным требованиям в Голливуде не относились всерьез, однако Мэрилин была готова бороться с Зануком, Скурасом, акционерами и критиками точно так же, как она боролась с принципами отбора исполнителей, действовавшими в ночных клубах. Отдавая себе отчет в занимаемом ею положении и связанном с этим престиже, а также живо памятуя успех, которым она пользовалась на банкете в ресторане «Романофф», Мэрилин выбрала для начала битвы за перемены именно этот период. Она знала, что студия будет нуждаться в ней весной для рекламирования «Зуда», знала, что является самой крупной американской кинозвездой, и была полна желания как раз сейчас провести решающее сражение — надо заметить, весьма рискованное, поскольку у актрисы не было абсолютно никаких гарантий того, что она сумеет выжить без той махины, против которой восстала.
И все-таки, пожалуй, именно фотограф Милтон Грин сделал для Мэрилин возможной дальнейшую карьеру, забрав ее с этой целью — как бы парадоксально это ни показалось — из Голливуда. Если не считать кратких перерывов, связанных с пребыванием в студиях «Коламбия» и МГМ, актриса с 1947 года была собственностью «Фокса». Теперь она рвалась прожить очередные семь лет своим умом. Она уже не желала больше выносить капризов ни мужа, ни шефов — и Милтон привлекал к себе актрису не только тем, что чудесно фотографировал ее, но и тем, что не был деловым человеком, бизнесменом. Грин отнюдь не лучше нее разбирался в хитросплетениях контрактов, заключаемых для производства кинокартин, не имел понятия о тонкостях составления смет и бюджетов, контроля за производственным процессом и о тысячах прочих деталей, связанных с выпуском фильмов. Их сообщество, их кинокомпания была в определенном смысле попыткой сыграть втемную, но другого способа просто не существовало. Какой-то частью своей личности Мэрилин хотела стать серьезной актрисой, точно так же как Милтон Грин стремился вырваться из образа и бытия всего лишь популярного фотографа. «Ему тоже мечталось вознестись выше своего прошлого, — написал потом его близкий друг Майкл Корда, писатель и издатель. — Он хотел стать театральным и кинопродюсером, важной шишкой — хотя по сути это не так уж сильно отличалось бы от того, чем он уже и так занимался». Мэрилин было тогда двадцать восемь лет, а Милтону стукнуло тридцать два, и оба они были готовы рискнуть.
Своим коммерческим предприятием эта пара ошеломила Голливуд. Милтон Грин и его адвокаты Фрэнк Делани и Ирвинг Стайн могли поначалу манипулировать контрактами и договорами, поскольку люди кино с Западного побережья не принимали всерьез коллег с Восточного побережья, считая их не более чем выскочками и карьеристами, слабо разбирающимися в предмете. Фирму ММП хозяева Мэрилин сочли еще одной ее сумасбродной мечтой, вроде грезы о роли Грушеньки в «Братьях Карамазовых».
Одновременно Мэрилин чувствовала, что дружба Чарлза Фелдмена с Зануком ставит ее в невыгодное и двусмысленное положение. Агентство «Знаменитые артисты» и лично Фелдмен вели с «Фоксом» больше дел и имели там больше клиентов, нежели любое другое агентство в городе, а ей это не нравилось. Подозрительно относясь почти к каждому, кто был связан с «Фоксом», актриса рассталась с Фелдменом, беспардонно разорвав и контракт с ним, хотя была должна своему агенту двадцать три тысячи триста пятьдесят долларов, перечисленных ей в качестве аванса [287] ; по подсказке Милтона Грина она перешла в МСА. Президент этого нового для Мэрилин агентства, Лью Вассермен, пришел к выводу, что МСА будет представлять ее интересы и на Восточном, и на Западном побережье: он сам с коллегами займется этим в Калифорнии, а Джей Кантер и Морт Винер позаботятся об актрисе в Нью-Йорке [288] .
287
Фелдмен предоставил Мэрилин аванс, чтобы приобрести права на литературный сюжет, фильм по которому так никогда и не снимался, а также чтобы заплатить Наташе, адвокатам Мэрилин и заказать оригинальный сценарий. — Прим. автора.
288
Американские источники классифицируют фирму МСА, которой руководил Вассермен, как ведущую силу в индустрии развлечений США на протяжении многих лет (она существует с 1924 года).
Фелдмен, который всегда вел себя как джентльмен, решил не навязывать свою персону и контракт переменчивой и несчастливой клиентке; однако он настаивал на возврате причитающихся ему денег, хотя понадобилось пять лет, прежде чем ему удалось их заполучить. Что касается Вассермена, то Мэрилин было известно, что он — самый влиятельный и могучий агент во всем киномире. Этот человек уже сумел к тому времени выторговать исторический контракт для актера Джеймса Стюарта, в соответствии с которым тот отказался от части своей регулярной зарплаты взамен на процент от прибылей, принесенных фильмом. Тем самым было положено начало так называемым «процентным контрактам»,
Мэрилин в частном порядке оценивала свое профессиональное прошлое следующим образом:
Мне никогда не представился случай научиться чему бы то ни было в Голливуде. Мне навязали слишком быстрый темп работы. Меня гнали из одной картины в следующую. А если ты беспрерывно делаешь одно и то же, оно перестает быть для тебя интересным или поучительным. Я хотела постоянно развиваться как женщина и актриса, а в Голливуде никогда не спрашивали моего мнения. Мне только говорили, в котором часу я должна явиться на работу. Чувствую, что благодаря отъезду из Голливуда и прибытию в Нью-Йорк я в большей степени стану сама собой. В конце концов, если я не могу быть собой, то зачем мне вообще быть? [289]
289
Эти слова нельзя считать особенно достоверными, поскольку они взяты из письма Эми Грин, нью-йоркской хозяйки Мэрилин, отправленного автору данной книги в 1992 году, то есть через тридцать лет после смерти актрисы и почти через сорок после описываемых событий.
Страх, что в принципе она не является собой, что огромная часть ее личности остается для нее непознанной, продолжал оставаться едва ли не главной заботой актрисы вплоть до конца жизни.
В 1955 году актриса навязала себе целый ряд ролей: продюсера, играющей и обучающейся актрисы, пациентки, подвергаемой психоанализу, — ролей, выражавших ее желание стать совершенно другим человеком, нежели «Мэрилин Монро», от которой она тогда едва не отреклась. Если бы это был всего лишь каприз или серия поверхностных «испытаний», на которые она потратила время — вместо того, чтобы основательно заняться работой, — то можно было бы легко навесить на нее ярлык незрелой, поглощенной исключительно собой и к тому же ленивой дилетантки — и многие именно так и поступили. Однако Мэрилин была совершенно другим человеком. Будучи двадцативосьмилетней прославленной актрисой, она трактовала большинство своих экспериментов как хороший способ открыть и узнать саму себя, а американская культура терпела такое занятие единственно у выпускников высших учебных заведений. В пятидесятые годы униформизация жизни и стремление к стабилизации считались едва ли не самыми важными национальными добродетелями, а от честной двадцатилетней девушки ждали, что она так или иначе отыщет свое место в окружающем ее коммерциализованном и неспокойном мире. Норма Джин-Мэрилин была достаточно честной и порядочной для признания в том, что она и не знает, и не чувствует себя хорошо, когда самоидентифицируется с той личностью, которую сама слабо понимает и которой она, в принципе, так и не стала. И вот молодая женщина на протяжении года разбиралась со знаменитой Монро, отдаваясь этому занятию со все большей заинтересованностью.
Принимая во внимание вышесказанное, можно быть уверенным, что присущая актрисе на протяжении практически всей жизни почти маниакальная склонность смотреться в зеркало не являлась одним лишь проявлением ее нарциссизма. Коллеги по работе и друзья часто видели ее стоящей перед зеркальной стенкой или сидящей за туалетным столиком с трехстворчатым трельяжем, словно это был некий священный иконописный триптих; она вглядывалась в себя без всякого немого и мечтательного обожания, а с безжалостной критичностью, и по зрелом размышлении то меняла свой внешний облик, то снова возвращалась к предшествующему, будучи постоянно недовольной своим отражением. Неустанно занимаясь тем, что переодевалась, внимательно рассматривала себя, меняла макияж и совершала тому подобные действия, которые имели целью придать ее фигуре и лицу все новый и новый вид, Мэрилин жила в состоянии устойчивой неудовлетворенности собой, постоянно пытаясь сконцентрироваться на какой-то еще не окончательно довершенной грани своего до сих пор не реализованного «я».
Когда Мэрилин начала поиски своего нового имиджа, боссы студии «Фокс» справедливо стали беспокоиться о собственных коммерческих интересах. Однако они были достаточно мудрыми, чтобы умело позаботиться о деньгах. На протяжении года — вплоть до момента, когда в конце 1955 года Мэрилин поставила свою подпись на новом контракте с «Фоксом», — юрисконсульты Грина имели дело со спецами с «Фокса».
Окончательному краху традиционной методы заключения контрактов, позволяющей киностудии трактовать актеров как свою собственность, в большой мере способствовала выдержка Мэрилин, ее упорство, а также увенчавшиеся успехом действия, которые они предприняли вкупе с Грином и его адвокатами. Мэрилин Монро наверняка была блудной дщерью «Фокса», однако в конце концов ее с энтузиазмом приняли обратно, причем в значительной степени именно на тех условиях, которые она продиктовала. Точно так же как и ранее, это был союз, в основе которого лежала взаимная выгода, поскольку Мэрилин и Милтон нуждались в деньгах «Фокса», а «Фокс» нуждался в актрисе, способной приносить студии прибыли.
Личный союз кинозвезды с ее новым партнером носил довольно специфический характер. Ни Монро, ни Грин не были любителями поболтать, оба они в разговоре уступали инициативу собеседнику, так что между ними часто воцарялась длительная пауза — и без всякого загадочного или таинственного подтекста. Из записей сотен встреч между Мэрилин Монро и Милтоном Грином вытекает, что в большинстве своем их беседы вполне могли бы оказаться одноактными пьесами, написанными начинающим Харольдом Пинтером [290] .
290
Известный современный английский драматург, близок к драме абсурда, где поступки и речи персонажей выглядят алогичными, а фабула почти разрушается.