Мерило истины
Шрифт:
Ухмылка испарилась с раскрасневшегося лица Гуся. По очереди он посмотрел на приятелей. Потом осторожно перевел взгляд на сержанта Бурыбу. Но тот глянул на рядового Гусева с такой неожиданной и непонятной злостью, что последний даже оторопел. Кинжагалиев, чуть нахмурясь, потрепал Бурыбу плечу: мол, что это с тобой?..
— А как он завелся сегодня, Гуманоид-то… — перекинулся на другую тему Киса. — Это ж надо, как завелся!
— Тут любой заведется, — откликнулся Мазур. — Ты ролик видел? Эта тетка из детдома, которая гикнулась… вроде мать его, насколько я понял. Ну, может, не настоящая,
— А жалко его все-таки, Гуманоида, — неожиданно проговорил Бурыба. — Нет, на самом деле… Сам по себе-то он парень хороший.
— Только с придурью, — проворчал под нос Гусь.
— Было б дело на гражданке, я б лично с ним поближе пообщался.
— И я, наверно, — сказал Кинжагалиев, который, кажется, и сам думал о том же.
— Да чего вы заладили: хороший, хороший… — не выдержал снова Гусь. — Да хоть бриллиантовый, это к делу не относится! Вы о главном-то не забывайте! Он духовенство взбаламутил! По авторитету нашему бил! С баблом в этом месяце пролетели опять же! Теперь весь месяц на топоре сидеть… Он против порядка нашего попер, вот что! А меня этот порядок очень даже устраивал! И вас тоже! Значит, Гуманоид — враг! — убежденно заявил Гусев. — Да?
— Никто с этим не спорит, — сказал Кинжагалиев. — Только достойного врага уважать никому не запрещается.
Несколько минут никто ничего не говорил.
— Наливай давай, — пихнул Мазура Кинжагалиев.
— Я не буду, — поднялся на ноги Бурыба.
— Чего это?
— Не хочу…
Проговорив это, Бурыба двинулся к двери.
— Ты куда, братан? — кинул ему в спину Кинжагалиев.
— Спать пойду, — не оборачиваясь, ответил тот.
Уже у двери он все-таки обернулся.
— А полгода назад вы бы насчет Гуманоида другое мнение имели, — сказал он. — А, парни? Отношение к людям у нас ведь от ситуации зависит.
Когда он вышел, Киса, Кинжагалиев, Мазур и Гусь выпили. Приободрившийся после ухода Бурыбы Гусь хлопнул Мазура по плечу:
— А давайте Двуху позовем! Он вас точняк развеселит. Помните, какие истории травил, а?
Мазур нахмурился, выпятил нижнюю челюсть:
— Да ну его. Неохота.
— Давай, давай! Сгоняй за ним!
— А чего я-то? Сам и сгоняй!
— Я бухло мутил, я вам еще и скомороха доставай?
Мазур вздохнул и поднялся. Никто не стал его ни отговаривать, ни дополнительно подначивать. Он еще раз вздохнул и вышел из каптерки. Вернулся он скоро и один.
— Ну? — вопросил Гусь.
— Не хочет он, — отведя глаза, сказал Мазур.
— Как это?
— Да вот так. Не хочет.
Киса покрутил головой. А Кинжагалиев почему-то усмехнулся.
— Это что ж такое, пацаны? — Гусь поднялся и развел руками, демонстрируя крайнюю степень недоуменного возмущения. — Да за кого они нас держат? Это же… Во распустились! А завтра они нас пинками по части гонять будут, да? Киса, что молчишь?
Киса пожал плечами.
— Ермен?
— Да отвали ты! — зло бухнул сержант Кинжагалиев. — Надоел, честное слово. Утрясется маленько — все само собой на свои места встанет. Что нам, в самом деле, воевать, что ли, с ними? Враги они нам, что ли? Помнишь,
Гусь некоторое время изумленно смотрел на Кинжагалиева. Потом опустил голову, посидел немного, жуя пустыми губами, глядя в пол. Механически выпил протянутый стакан. И поднялся.
— Братан, пойдем-ка покурим, — негромко обратился он к Мазуру. — Дело есть.
— Ну, пойдем… — без особой охоты согласился тот.
— Эй, Гусяра! — предостерегающе пробасил Кинжагалиев. — Я тебе сказал: давай, заканчивай свои дела. А ты сиди! — приказал он Мазуру. — Плесни еще всем лучше.
— Мне — полную, — уже не весело, а с угрюмым вызовом потребовал Саня Гусев.
С натугой, в несколько приемов, проглотив стакан водки, Гусь отдышался.
— Ну и сидите, нудите, — сказал он. — А я пойду. Дела не ждут.
— Я тебя предупредил, — угрожающе произнес сержант Ермен Кинжагалиев. — Замутишь опять подлянку, перед всеми отвечать будешь.
— Ладно, ладно… — Гусь улыбнулся со злинкой. — Не боись. Все нормально будет.
Это воспоминание, полдня маячившее туманной картинкой где-то на периферии сознания сержанта Бурыбы, к вечеру засветилось явственней.
…Дотлевал, потрескивая петардами и хлопушками, первый январский день. Синий и чистый морозный вечер встретил семнадцатилетнего Кольку Бурыбу, вывалившегося из подъезда «хрущевки», с первого по последний этаж пропитанной запахами жареного, «оливье» и спиртного. Кольку Бурыбу пошатывало. Ему смертельно хотелось принять душ и завалиться спать. Впрочем, добредя до автобусной остановки, Колька несколько приободрился, можно сказать, пришел в себя. Потому решился вложить весь наличествовавший у него капитал в бутылочку пива, рассудив, что расстояние в три остановки, отделявшее его от дома, он вполне способен преодолеть и на своих двоих. К тому же, идти, потягивая на ходу пивко, безусловно, веселее, чем проторчать четверть часа на остановке, да потом еще и трястись в тошнотворно душном «пазике» среди похмельных сограждан…
Примерно на середине дороги навстречу Кольке свернул с проезжей части, тяжко бултыхнувшись на бордюре, «бобик» с буквами ППС на борту. С заднего сиденья «бобика» выскочил полицейский. Умудренный опытом общения с правоохранительными органами Бурыба мысленно чертыхнулся, залпом опрокинул в себя остатки пива, а пустую бутылку швырнул в ближайший сугроб. Заготовленную заранее фразу: «Все, командир, уже никто ничего не распивает!» — он проговорить не успел. Полицейский крепко схватил Кольку за шиворот и развернул к машине.
— Этот? — спросил полицейский.
Дверца заднего сиденья все еще была открыта. Из полутемного салона глянула на обомлевшего Бурыбу какая-то растрепанная тетка с красным мокрым лицом.
— Этот… — плаксиво подтвердила она. — А, может, и не этот… Кто их разберет, все друг на дружку похожи, все одеваются одинаково, сволочи…
— Внимательней посмотрите! — потребовал полицейский.
— Ну… не знаю я…
— Разберемся, — пообещал полицейский и вдруг умелой подсечкой сбил Кольку с ног…