Мерле и Королева Флюидия
Шрифт:
Юнипа подумала и сказала:
– Наверное, вода делается холодной для всех, кроме ее хозяина.
Мерле нахмурила брови: - Может быть и так.
– Она посмотрела на зеркальную гладь, которая едва заметно колебалась. Из зеркала на нее смотрело, подрагивая и расплываясь, ее собственное изображение.
– Ты покажешь его Арчимбольдо?
– спросила Юнипа.
– Он ведь разбирается в волшебных зеркалах.
– Нет, не хочу. В общем, не сейчас. Может быть позже.
– Боишься, что он его у тебя отнимет?
–
– Мерле вздохнула.
– Это -единственное, что мне досталось от родителей.
– Ты сама - частица твоих родителей, не забывай об этом.
Мерле на минуту замолкла. Она прикидывала, можно ли довериться Юнипе, стоит ли поделиться со слепой девочкой своей главной тайной? Наконец, оглянувшись с опаской на дверь, прошептала: - Вода - это еще не все.
– Что ты хочешь сказать?
– Я могу засунуть в зеркало всю свою руку, а она не высунется с другой стороны.
Мерле перевернула зеркало: его обратная сторона была такая же твердая, как и овальная рамка.
– Ты, правда, так делаешь?
– спросила недоверчиво Юнипа.
– И сейчас сможешь сделать?
– Смотри, если хочешь.
Мерле сначала погрузила пальцы в водяное зеркало, потом ладонь и, наконец, всю руку. Рука исчезла, будто вообще перестала существовать.
Юнипа придвинулась к Мерле и ощупала часть ее плеча, не утонувшего в зеркале.
– Что ты чувствуешь?
– Тепло, - сказала Мерле.
– Очень приятно и не горячо.
– Она понизила голос: - А иногда еще кое-что чувствую.
– Что же?
– Чью-то руку.
– Чью-то... руку?
– Да. Она берет меня за пальцы, нежно-нежно, и держит.
– Крепко держит?
– Не очень. Просто... ну, просто держит мою руку. Как подруга. Или...
– Или как родители?
– Юнипа не сводила с нее незрячих глаз.
– Ты думаешь, что твой отец или твоя мать держат тебя за руку.
Мерле сначала не хотела говорить на эту тему. Но она поняла, что Юнипе можно довериться, и, немного поколебавшись, решилась.
– Может, и родители, а что? Все-таки они сами положили зеркало мне в корзину. И потому так сделали, чтобы я не совсем затерялась и знала, что они еще есть... где-нибудь.
Юнипа медленно кивала, но, казалось, не совсем в это верила. Затем немного печально произнесла:
– А я уже давно представляю себе, что мой отец - гондольер. Я знаю, что гондольеры - самые красивые мужчины Венеции... Думаю, все это знают... Хотя я гондольеров и не вижу.
– Они не все красивые, - заметила Мерле.
Голос Юнипы звучал тихо и мечтательно:
– А еще я вижу, что моя мать - разносчица воды и пришла с материка.
Разносчиц воды, продававших на улицах питьевую воду из больших кувшинов, все - млад и стар - считали самыми прекрасными женщинами в городе. Как и в отношении гондольеров была в этой оценке немалая
Юнипа продолжала:
– Так вот, я вообразила, что мои родители - самые чудесные люди на земле, такие, как я мысленно изображаю саму себя. Свое настоящее "Я". Мне даже хотелось их оправдать: ведь два таких совершенных человека, говорила я себе, не могут показываться на людях с уродливым ребенком. Я доказывала себе, что они имели полное право меня выкинуть.
Вдруг Юнипа так сильно тряхнула головой, что ее белокурые волосы разметались по плечам.
– Но теперь я считаю, что глупо так думать! Красивые мои родители или уроды, или они вообще уже покойники... Какое мне до всего этого дело, понимаешь? Я есть я, вот и все, что теперь важно. А мои родители - очень плохо, жестоко поступили, выбросив беспомощного ребенка на улицу.
Мерле растерянно молчала. Она понимала, о чем Юнипа говорит, но еще не могла связать ее слова с собственной судьбой и с рукой в зеркале.
– Ты не должна выдумывать сказки, - говорила слепая девочка, и ее голос звучал решительно и строго. Словно она вдруг очень повзрослела. Твои родители от тебя отказались. Поэтому они положили тебя в плетеную корзину. И если тебе в твоем зеркале кто-то протягивает руку, это вовсе не обязательно твоя мать или твой отец. То, что ты чувствуешь, - это волшебство. А с волшебством, Мерле, шутить нельзя.
От гнева и обиды кровь прилила к лицу Мерле. Юнипа не имеет никакого права так рассуждать и отнимать последнюю надежду, лишать той мечты, которую она, Мерле, лелеет, опуская руку в зеркало и прикасаясь к чьей-то руке. Но тут же она подумала, что Юнипа честно высказала все то, о чем думала, а честность - лучший подарок, который можно сделать друг другу, когда начинается дружба.
Мерле положила зеркало на кровать под подушку, хотя знала, что разбиться оно не может. А подушка все равно останется сухой и не намокнет. Затем она подсела к Юнипе и обняла ее за плечи. Слепая девочка тоже обняла Мерле, и так они сидели, прижавшись друг к другу, как сестры, как два человека, у которых нет друг от друга секретов. Обеих охватило такое сильное чувство душевной близости и взаимопонимания, что на какое-то время Мерле забыла о теплой руке в зеркале, о том ощущении уверенности и душевного покоя, которое давало это неземное прикосновение.
Когда девочки очнулись и огляделись, Мерле сказала:
– Ты можешь его брать, когда захочешь.
– Зеркало?
– Юнипа качнула головой.
– Нет, Оно только твое. Если бы оно пожелало, чтобы я опускала туда руку, вода и для меня делалась бы теплой.
Мерле согласилась с Юнипой. Будь это рука родителей или пальцы кого-то совсем чужого, было ясно, что там, внутри, хотят иметь дело только с Мерле. Кто знает, может быть даже опасно так углубляться в пространство за зеркалом.