Мерлин
Шрифт:
— Я клянусь в верности, — провозгласил он, и эхо гулко отозвалось под высокими сводами. Он опустился на колени рядом с Игерной.
Лот еще больше, чем Игерна, изумил королей. Они смотрели, не веря своим глазам, и я тоже. Однако воли двоих мало, чтобы возвести человека на верховный престол.
Но тут Кустеннин тоже шагнул вперед.
— Я клянусь ему в верности, — зычно объявил он. Следующим тишину нарушил голос Теодрига. Оба встали передо мной на колени, за ними последовали их соратники. Затем встали Эльдофф Эборакский и Райн Гвинеддский вместе со своими
Будь это в другое время или окажись на моем месте кто-то иной, все могло повернуться иначе. Впрочем, думаю, то, что случилось в это ясное утро, было предрешено изначально.
Дунаут и Моркант с их отвратительной сворой были сильны. Я знал: они никогда не склонятся передо мной. Итак, короли разделились, и противников моих было больше, чем сторонников.
Я не мог стать Верховным королем. Да я и не желал этого. Однако меня поддержали достойные люди. Теперь во всяком случае я был вправе действовать.
— Знать и короли Британии, — сказал я, поднимая меч. — Многие из вас провозгласили меня Верховным королем...
— А многие — нет! — завопил Дунаут. — Все знают, что ты долгие годы и кинжала в руках не держал!
Я продолжал, словно не слышал его слов:
— И хотя я мог бы настоять на своем избрании, я не стану это делать.
Почти все смолкли, зато Дунаут еще больше расхрабрился и закричал:
— Вот я и говорю, надо выбирать такого, кто не побоится обнажить этот меч в бою!
Это я спустить не мог.
— Думаешь, я струсил? Кто думает, что Мирддин Эмрис боится употребить этот меч по назначению? Выходи вперед, проверим!
Дураков принимать мой вызов не нашлось.
— Значит, я прав, и никто из вас так не думает, — продолжал я. — Вам известно, что не страх мешал мне сражаться, но уроки прежних войн: можно убить лишь столько-то саксов, пиктов, ирландцев. Затем придут новые саксы, пикты, ирландцы, и я вам скажу: хоть бы реки потекли вражеской кровью, а небо почернело от дыма горящих тел, всех перебить нельзя.
Я почувствовал, как кровь во мне закипает. Слова жгли грудь.
— Этот меч — Британия, — возгласил я, вздымая его над головой. — У меня на него не меньше прав, чем у любого другого, и побольше, чем у иных. И все же не мне им владеть. Тот, кому достанется этот меч, будет владеть Британией. И пусть он держит его крепко! Посему с нынешнего дня я складываю оружие, дабы служить тому, кто будет его достоин.
Однако скажу вам истинно: этот меч не дастся ни тщеславному, ни дерзкому. Не дастся он ни гордецу, ни тому, кто идет по трупам друзей. Императорский меч Британии достанется тому одному из вас, кто согнет спину и вознесет других, кто отбросит дерзость и гордыню, тщеславие и властолюбие, кто унизится до последнего конюха и станет владыкой себе и слугой всем.
Я говорил не от себя; пришло пророческое вдохновение, и его источник излил на меня негаданные дары, слова сами рвались с языка. Я говорил, и мой голос гремел, как набат, как арфа, тронутая незримой рукой.
—
За него охотно пойдут на смерть; он будет любить правду, вершить справедливость, проявлять милосердие. С заносчивыми он будет смел, со смиренными — ласков. Таких королей еще не видела эта земля; в дружину его войдет лишь знатный, а поведут ее славнейшие короли. Верховный дракон Британии, он намного превзойдет правителей мира не только мощью, но и добротой, не только отвагой, но и состраданием. Ибо в сердце своем он будет нести Истинный Свет Божий.
Вижу: глаза его мечут искры, пальцы крепче стального бруса, десница подобна молнии. Всяк живущий на этом острове преклонит пред ним колени. Барды будут упиваться его деяниями и пировать его добродетелями, весть о его правлении дойдет до всех уголков мира.
Покуда стоят небо и земля, слава его будет на устах у всех, кто любит честь, доброту и мир. И покуда не прейдет земля, имя его будет жить, и дух его останется в вечности.
Это предрекаю я, Мирддин Эмрис.
Я слышал, как стучит мое сердце. Никто не осмеливался заговорить. Однако миг прошел; вдохновение пропало. Резкий крик нарушил тишину:
— Пустые слова! — выкрикнул Дунаут. — Я требую знамения!
Коледак и другие подхватили:
— Как мы узнаем твоего короля? Нужен знак.
Думаю, они просто, как утопающий, хватались за соломинку. Однако меня это привело в ярость. Я не мог терпеть больше ни секунды. В беспамятстве гнева я выбежал из церкви, держа меч. Они бежали за мной, их голоса звенели в ушах. Я не слушал и не оборачивался.
Сразу за дверью был двор, где каменщики строили арку, и здесь лежал огромный замковый камень, приготовленный для свода. Сжимая рукоять, я поднял меч над головой.
— Нет! — дико завопил Дунаут. — Остановите его!
Но мне никто не мог помешать. Я со всей силы опустил Меч Британии острием в серый гранит.
Изумление на их лицах заставило меня опустить взгляд. Меч не сломался: он стоял, подрагивая, обгоревший почти по рукоять и плотно вошедший в камень.
Эпилог
Одни говорят, будто некая рука направила обнаженный клинок в камень, другие — будто ослепли от вспышки, когда же открыли глаза, меч торчал рукоятью вверх. Как бы то ни было, все помнят, что дым от горящего камня наполнил воздух, так что щипало глаза.
— Вы требовали знамения! — крикнул я. — Вот вам знамение: тот, кто вытащит меч из камня, будет истинным королем Британии. До тех пор страну будут терзать междоусобицы, каких еще не знал Остров Могущественных, и в Британии не будет короля.
С этими словами я повернулся и пошел через онемевшую толпу. На этот раз никто не кричал мне вслед. Я вернулся в дом Градлона и, покуда Пеллеас седлал коней, уложил вещи.
Вскоре мы с Пеллеасом проехали по узким лондонским улочкам. Никто нас не сопровождал. Мы миновали ворота и свернули на дорогу.