Мерло красное или Мурло страстное
Шрифт:
— Что еще вы ему поведали? — настороженно спросил он.
— Только лишь ваше пожелание взять интервью в клубе, пару слов о настоятельном тоне, ну и то, что мне как трудовику хорошо отпахавшему, — здесь она сделала ударение, — придется еще пахать в Карпатах.
— Мы летим не пахотой заниматься.
— Я понимаю, — согласилась Татьяна и мягкими движениями рук оправила шорты, — вы говорили о пахатуре.
— Нет… — Владимир сжал кулаки и заставил себя смотреть не на ее белые и острые коленки, а на подголовник следующего сиденья. — Итак… он был, интервью
— Да. Свидетели есть.
— Кто?
— Я стала свидетелем этого события, есть даже пара фоток с ним, правда со спины. — И опять обратилась с плутовской улыбкой. — Хотите, по возвращении в Столицу перешлю вам доказательства?
— Не надо. — Потер занывшую шею и вновь попытался спросить. — Так почему Станислав…
— Настоятельно не советовал вам со мной спать, — повторила слово в слово с вопросительной интонацией и сама на него ответила. — Наверное, потому что знает.
— Что знает?
— Что я для моральной поддержки держу целибат.
— Поясните. — Использовал он свое любимое волшебное слово.
— Что я для моральной поддержки лечащего доктора и своей подруги по совместительству держу целибат. — Нервно потеребив воротник блузки, она оправила волосы и покраснела, поясняя следующее. — Ну, ей в виду затянувшегося заболевания нельзя вступать в сексуальные связи.
— Нельзя? — переспросил, не веря услышанному.
— Да. До тех пор, пока триппер не излечим.
А вот теперь и понятен намек Стаса: «не отмоешься». Да уж от такого не отмоешься. В этот момент Татьяна продолжила пояснения, и он постарался вникнуть в суть вопроса.
— …кстати, я Стасу так и сказала. Цитирую: «Дала обет лечащему врачу», «До тех пор, пока триппер не излечим, к мужчинам не приближаться»
— И это все?
— Да.
— И из-за этого он так…
— Наверное. — Она вновь пожала плечами, размышляя вслух. — Вообще-то там было громко, плюс суббота, как ни как он немного расслабился. Возможно, неправильно понял…
— Понял не правильно? Стас? — усмехнулся Владимир. — Вы уверены, что это все, что было сказано в прошлый вечер?
— А… нет, — протянула она, похлопав себя по коленкам, и сложила пальцы домиком. — Еще было сказано: «Обещание держу с тех пор, как Жаб заразил любознательностью журналиста». Стас еще так странно отреагировал на это выражение.
— Кто бы не отреагировал? — усмехнулся Владимир, пристегиваясь по команде стюардессы. — Давно вас «заразили» и целибат навязали?
— А это всего лишь недели четыре назад, — она задумалась, и вновь начала теребить пуговки на блузе. — Или меньше. А вообще я дала честное обещание и самому Крючко.
— Какое? К нему не приближаться?
— Обещала подумать над его предложением, как только получу разрешение на дальнейшую половую жизнь
— И в каком контексте это было сказано?
— А в каком контексте это еще могло быть сказано? Мы обсуждали досуг.
После этого откровения она взяла маленькую подушку, которую заблаговременно выудила из ручной поклажи, обняла ее и дала ценные указания — до посадки не будить.
Взглянув
Пункт 18: Никогда не бойтесь совершить ошибку
Мы приехали в Буковель значительно после 20:00, на которые рассчитывали, на небо уже взошла огромная луна, проявились мелкие звездочки, дует ласковый ветер, обещая теплую ночь. Вокруг нашего пристанища красивейшие горные хребты, лес хвойный высокий и воздух. Воздуха здесь больше всего и от чистоты своей он словно пьянящий коктейль, наполняет радостью и энергией.
Я не выспалась, со все еще ноющими мышцами, после самолета, поезда и автобуса стою у перил домика куда нас заселили и наслаждаюсь каждым вздохом, и каждым долетевшим звуком. И стою я здесь уже более получаса, потому что в доме бушует Владимир. Видите ли, кто-то ошибся с данными, у кого-то изменились планы, а сообщить об этом напрямую никто не осмелился или же не захотел, и нужные ему люди прибудут дня через два, а мы с его слов «уже тут нихе… ничего не делаем».
Точнее как сказать «мы», я совсем не против поваляться на зеленой травке, вздыхая грызть травинку, и наблюдать за полетом облаков. Все равно моя работа со мной и вот даже начальство под боком. А почему он в таком гневе вообще не понятно.
Дверь сзади меня с грохотом открылась и все еще злой Владимир, прижимающий к уху трубку, вышел на крыльцо, чтобы продолжить возмущения на воздухе:
— А вот вы где?
— Да… прячусь.
— Прячетесь? — не понял он. Стоит напротив весь взъерошенный, взмокший и злой, рубашка расстегнута до середины груди, брюки подкатаны до колен, ноги босые, но в носках. Картина маслом — облагороженный неандерталец в праведном гневе.
— Точнее пряталась, теперь бессмысленно. — Улыбнулась я.
— Почему, — спросил у меня, явно ожидая, когда по телефону ответят.
— Потому что вы меня уже…
Договорить он мне не дал, вдруг как рявкнет в телефон, что я чуть не отдала Богу душу, перемахнув через перила головой вперед:
— Мы же договорились! — и, не давая абоненту что-либо ответить, босс раздраженно продолжил, — ты мне Гофунга на блюдце обещал, какого хре…
Услышав что-то в ответ, осекся и смачно ругнувшись, начал извиняться:
— Виоричка, прости, перепутал… — кажется, я только что видела как шеф залился краской стыда и неловко похлопал себя свободной рукой по карману брюк.
— Я в курсе который час и день недели, передай мужу, не хотел. — И с тяжелым вздохом, ответил, — да, добрались хорошо. Нет, номера нравятся. Все устраивает.
— Татьяна? А что Татьяна? Наслаждается Татьяна чистым воздухом и видом на луну. — Он бросил на меня взгляд и, почесав макушку, отвернулся. Прошлепал к противоположной стороне террасы, чтобы там махнув рукой на одном дыхании выговорить:
— Я сам не понял, как это у них произошло. Нет. Да, именно так… Да кто их на хрен знает! Да, прости, нечаянно…