Мерсье и Камье
Шрифт:
VII
Дорога, до сих пор еще проезжая, тянулась все вверх и вверх по возвышенности, поросшей вереском. Тысячей фунтов выше уровня моря, двумя, если предпочитаете, тысячами, дорога пересекала обширные торфяные болота. Она больше никуда не вела. Несколько разрушенных фортов, несколько разрушенных домов. Море недалеко — едва различимое за спускающимися к востоку долинами, бледный плинтус, такой же бледный, как и бледная стена неба. В лощинах прячутся озерца, невидимые с дороги, к ним идти по едва заметным тропинкам под нависающими высокими утесами. Все кругом, вроде бы, плоское или слегка холмистое, а тут рукой подать до этих высоченных утесов, совершенно для путника неожиданных. да еще из гранита. На востоке
— Что это за крест? — сказал Камье.
Вот они опять.
— В болоте, неподалеку от дороги, но все же слишком далеко, чтобы можно было разобрать надпись, стоял скромный крест.
— Когда— то я знал, — сказал Мерсье, — а теперь не знаю.
— Я тоже когда— то знал, — сказал Камье, — я почти уверен.
Однако он не был уверен вполне.
Это была могила националиста, которого враги привели сюда однажды ночью и казнили, или, возможно, только труп принести, чтобы выбросить. Похоронили его много позже, с минимумом церемоний. Звали его Масси или, может быть, Массей [43] . Ныне его не очень-то ценили в патриотических кругах. И правда, он почти ничего не совершил для общего дела. Но этот памятник, тем не менее, заработал. Все это и, без сомнения, многое еще другое, Мерсье и возможно Камье когда-то знали, и все теперь забыли.
43
Это имя никаких определенных ассоциаций не вызывает. Возможный спектр: масса, массивность, людское множество, а также биллиардный термин, тип удара кием по шару.
— Какая досада! — сказал Камье.
— Не хочешь подойти и прочесть? — сказал Мерсье.
— А ты? — сказал Камье.
— Ну, как хочешь, — сказал Мерсье.
Они вырезали себе по дубинке, прежде чем оставили позади верхнюю границу леса. Для своего возраста они весьма неплохо продвигались. Им было любопытно, кто свалится с ног с первым. Они прошли добрых полмили в молчании, уже не рука в руке, но каждый держась своей стороны дороги, вся ширина которой, таким образом, или почти вся, пролегала между ними. Рты они открыли одновременно, Мерсье чтобы сказать: — Странное впечатление иногда. — а Камье: — Как ты полагаешь, там черви.?
— Прости, — сказал Камье, — о чем это ты говорил?
— Нет-нет, — сказал Мерсье, — ты.
— Нет-нет, — сказал Камье, — ничего достойного внимания.
— Все равно, — сказал Мерсье, — давай обсудим.
— Уверяю тебя, — сказал Камье.
— Прошу тебя, — сказал Мерсье.
— После тебя, — сказал Камье.
— Я перебил тебя, — сказал Мерсье.
— Я
Вновь наступило молчание. Нарушил его Мерсье. Или, вернее, Камье.
— Ты простудился? — сказал Мерсье.
Потому что Камье закашлялся.
— Рановато еще быть уверенным, — сказал Камье.
— Надеюсь, ничего страшного, — сказал Мерсье.
— Какой замечательный день, — сказал Камье.
— А разве нет? — сказал Мерсье.
— Какое замечательное болото, — сказал Камье.
— Замечательнейшее, — сказал Мерсье.
Мерсье демонстративно поглядел на вереск и недоверчиво присвистнул.
— Под ним торф, — сказал Камье.
— Кто бы мог подумать, — сказал Мерсье.
Камье опять закашлялся.
— Как ты полагаешь, — сказал Камье, — там черви такие же, как в земле?
— Торф обладает удивительными свойствами, — сказал Мерсье.
— Но черви там есть? — сказал Камье.
— Может, нам сделать маленькую ямку и посмотреть? — сказал Мерсье.
— Разумеется, нет, — сказал Камье. — Что за идея.
Он закашлялся в третий раз.
День действительно был притяный, по крайней мере из тех, что отдельным своими моментами сойдут за приятный, однако холодный, и ночь на носу.
— Где нам ночевать, — сказал Камье, — мы подумали об этом?
— Странное впечатление, — сказал Мерсье, — странное впечатление иногда, будто мы не одни. У тебя нет?
— Не уверен, что я понимаю, — сказал Камье.
То вовсю, то еле-еле, в этом весь Камье.
— Как будто присутствие кого-то третьего, — сказал Мерсье. — Окутывающего нас. Я чувствовал это с самого начала. А я все что угодно, только не медиум.
— Тебя это беспокоит? — сказал Камье.
— Сперва не беспокоило, — сказал Мерсье.
— А теперь? — сказал Камье.
— Теперь начинает беспокоить немного, — сказал Мерсье.
Ночь действительно была на носу, и для них хорошо, пускай сами они, возможно, и не признавали этого, что ночь была на носу.
— Проклятье, — сказал Мерсье, — кто, черт побери, ты такой, Камье?
— Я? — сказал Камье. — Я Камье, Фрэнсис Ксавье [44] .
— Я мог бы и себе задать тот же вопрос, — сказал Мерсье.
— Где мы намерены провести ночь? — сказал Камье. — Под звездами?
44
В русской транскрипции святой, во имя которого назван Камье — Франциск Ксаверий, ученик Игнатия Лойолы, один из первых иезуитов-миссионеров, апостол Индии. Хочется отметить, что этот святой был чрезвычайно важен для Джойса. Знаменитое обращение Стивена Дедала в «Портрете» происходит во время проповеди на церковной службе именно в день святого Франциска Ксаверия.
— Есть развалины, — сказал Мерсье. — Или можем идти, покуда не рухнем.
Немного спустя они и действительно подошли к развалинам дома. С вида — доброй полувековой давности. Была почти ночь.
— Теперь мы должны выбрать, — сказал Мерсье.
— Между чем и чем? — сказал Камье.
— Развалины или изнеможение, — сказал Мерсье.
— А мы не можем их как— нибудь скомбинировать? — сказал Камье.
— До следующих нам не добраться, — сказал Мерсье.
Они пошли дальше, если это можно назвать пошли. Наконец, Мерсье сказал:
— Не думаю, что я много еще сумею пройти.
— Так скоро? — сказал Камье. — Что такое? Ноги? Ступни?
— Скорее голова, — сказал Мерсье.
Теперь была ночь. Дорога пропадала в темноте в нескольких ярдах перед ними. Еще слишком рано, чтобы звезды давали свет. Луна поднимется только позже. Это был самый темный час. Они стояли неподвижно, почти скрытые друг от друга шириной дороги. Камье приблизился к Мерсье.
— Мы повернем назад, — сказал Камье. — Обопрись на меня.
— Это моя голова, говорю тебе, — сказал Мерсье.