"Мерседес" на тротуаре
Шрифт:
— Почему? — растерянно отвечаю я. — И масло еще есть, и вода.
— Понимаю: на мне решили сэкономить.
— Нет. Почему же? То есть… — Я путаюсь окончательно. — Проходите. Я не хочу на вас экономить… — Чувствую легкий запах дыма. На кухне пригорают мои котлетки. — Сейчас, только на кухню сбегаю.
— Очень мило. — Серые глаза застывают в дверном проеме. — Не торопитесь. Быть ошпаренной вовсе не входит в мои планы на сегодняшний вечер.
— Понимаю. — Кому охота быть ошпаренным? Не такое это большое удовольствие. Могу утверждать, как эксперт со стажем. — Вы проходите. Я сейчас.
Она
— Что вы там делаете? — В голосе столько беспокойства, что мне становится стыдно: бросил гостью одну в прихожей. Так порядочные мужчины не поступают.
— Готовлю. Не беспокойтесь. Сейчас иду. — Беру сковородку, подставку, пару тарелок и иду в комнату. Моя нежданная гостья стоит у распахнутых дверей, готовая исчезнуть в любой момент. Взгляд ее буквально прикован к, покрытой облачком пара, сковородке. До меня наконец доходит, что сковородку и кипящий жир объединяет элементарная логическая цепочка. Если к этой цепочке добавить еще одно звено в виде дворника-алкаша, то есть меня, то причин для страха оказывается предостаточно. — Добрый гость — к обеду, а долгожданный — к ужину. Вы наверняка голодная.
— Вообще-то я по делу. — Екатерина Владимировна, не снимая шубки, заглядывает в комнату. Брыська уже у нее на руках. Такой чести удостаивались немногие. Впрочем, расположение кота к врачихе, к сожалению, не перерастает в симпатию врачихи ко мне. — Ваш брат очень беспокоится.
— О чем?
— Вы ушли из больницы. Я объяснила, чем это может закончиться. Он сильно расстроился. — Серые глаза понемногу округляются. Наверное, жилище алкоголика милая эскулапша представляла себе несколько иначе. Не могу сказать, что у меня шикарная квартира или выдающаяся мебель, но включенного компьютера вполне достаточно для разрушения образа вконец опустившейся личности. — Вы его украли? — Такого я не ожидал. Ладно, поверила Лешкиной байке про пьяницу, но заподозрить меня в воровстве?
— Заработал. Честным трудом, — говорю почти сердито.
— Метлой?
— А вы, что думали: зарабатывать можно только скальпелем и пилюлями?
— Я, как вы выражаетесь, пилюлями, на компьютер и за год не заработаю.
— Могу посодействовать, устроить дворником.
— Нет, спасибо. Я к вам не трудоустраиваться пришла, а оказывать неотложную медицинскую помощь. — На этом месте наш стремительный диалог притормаживается. Она сказала все, что хотела. А я не знаю, как мне быть. Воспоминания о ее прохладных пальчиках тревожат душу. Не скажу, что я против их приятных касаний. Я страстно хочу ощутить их на себе, но не как пациент. Уж лучше вызвать скорую помощь, чем снова пережить это сладостное унижение.
Я стою посреди комнаты и молчу. Екатерина Владимировна не выдерживает первой.
— Долго мне прикажете ждать? — Недавняя растерянность исчезла полностью. Похоже, то обстоятельство, что мой заработок «дворника» оказался выше ее заработка врача, Екатерину Владимировну задело
Быть ее пациентом я вовсе не желаю, а вот задержать сердитую врачиху у себя я бы не отказался.
— Екатерина Владимировна, — говорю специально негромко и премиряюще, — говорите, что я должен делать — все исполню.
— Раздевайтесь. — Она исчезает в прихожей и возвращается со своей здоровенной сумкой. Судя по размерам этого предмета, в нем разместилась операционная, палата реанимации и еще осталось место для милых женских пустячков вроде губной помады, туши и пудреницы.
— Может быть, лучше сначала котлеты? — Делаю отчаянную попытку превратить госпиталь в вечер при свечах. — А то они остынут. Если хотите, Екатерина Владимировна, могу предложить отличное грузинское вино. Красное, полусладкое. Как раз под мясо.
— Нет. Спасибо. Меня ждут дома. — Страшно хочется задать вопрос: кто ждет? Но еще страшнее получить ответ, который оборвет тонкую нить наших еще не сложившихся отношений. И я молча раздеваюсь. Что-то со мной происходит непонятное. Странные, необратимые изменения. Разве бы я простил кому-либо обвинение в воровстве? Не за что в жизни.
Кстати, о воровстве. Что-то смутное, неясное проносится в моем мозгу при слове «воровство». Я чувствую, что нахожусь в полушаге от решения задачи поиска белого Мерседеса. Не хватает какой-то мелочи, какой-то связки, что бы найти водителя, сбившего брата.
Тихое, но паническое «Ой», заставляет меня обернуться. Екаткрина Владимировна стоит по стойке смирно. У ее ног валяется здоровенная мышь. Брыська сидит и искательно заглядывает в испуганные серые глаза, в ожидании похвалы. Подлый подхалим. Он со мной-то мышами не делится. Он со мной делится моими котлетами. А тут пришла в дом совершенно посторонняя дама, и этот предатель уже стелется перед ней, как коврик перед Генеральным Секретарем.
Вечер завершился торжественными проводами. Брыська порывался незаметно запихнуть свой подарок Екатерине Владимировне в сумку. Потом пытался составить мне конкуренция, набиваясь в провожатые. Обломили нас обоих. Я, под действием лекарства уже засыпал, а на кота отказ очаровательной врачихи подействовал совершенно угнетающе. Он улегся в опустевшей прихожей у дверей и не покидал свой пост до утра. Кажется, кот влюбился. Но это уж дудки. Я с Екатериной Владимировной познакомился раньше.
23 декабря
Утром встаю вполне боеспособным. Вчера, после ухода моего ангела-хранителя Екатерины Владимировны, засыпая, дожевал подгоревшие котлеты и провалился черную пустоту. Никаких кошмаров, никаких бандитских визитов. В семь утра меня бесцеремонно поднял будильник. Я всегда с большим удовольствием наблюдаю, как в кино разбуженный будильником герой хватает эту адскую машинку и швыряет в угол комнаты. К сожалению, с моим пройдохой такие фокусы не проходят. Мне ни разу не удалось спросонья метнуть орущий будильник в стенку. Его просто невозможно нащупать. Скользкий и хитрый, подлец. Как бы удобно я не ставил этого горлопана с вечера, утром он обязательно оказывается вне пределов досягаемости моей руки. Толи сам уползает, толи Брыська переставляет.