Мертвая хватка
Шрифт:
В начале десятого утра по одной из улиц дачного поселка проехал автомобиль, которого здесь прежде не видели, – большой оливково-зеленый «лендровер» без левой фары, такой старый и потрепанный, что казался пыльным, хотя, приглядевшись, можно было увидеть, что его недавно очень тщательно помыли. Ямы и кочки, коими изобиловала упомянутая улица, явно были этой машине нипочем, но ехала она все равно медленно, будто крадучись, – водитель, похоже, был здесь впервые и плохо знал дорогу, а может быть, и вовсе не знал.
Оборачиваясь на звук мотора, дачники неизменно приходили к такому выводу, после чего возвращались к своим прерванным занятиям. У каждого свои заботы, свои проблемы, и не бежать же, в самом деле, тряся телесами, вслед за машиной только для того, чтобы узнать, не заблудился ли шофер! Надо будет – сам спросит, и вообще,
Наконец водитель «лендровера», вдоволь налюбовавшись мужскими и женскими окороками, там и сям торчавшими из кустов смородины и крыжовника, как некие полуабстрактные садовые скульптуры, и поняв, очевидно, что самостоятельно он никогда не найдет дороги в этом лабиринте увитых виноградными плетями заборов, затормозил возле единственного встретившегося ему аборигена, который ничего не копал и не сеял, а мирно тесал березовый кол на березовом же чурбачке, поставленном на попа около распахнутых настежь ворот. Аборигену было хорошо за шестьдесят. Его голое дряблое пузо перевешивалось через пояс пресловутых тренировочных штанов, на голой вислой груди серебрился седой курчавый волос, из-под прокуренных до желтизны седых усов под немыслимым углом торчала потухшая «беломорина», а на голове сидела линялая фетровая шляпа неопределенного цвета с бессильно повисшими книзу полями. Он ловко орудовал сточенным почти до самого обуха топором – так, что только щепки летели.
– Добрый день, хозяин, – сказал ему водитель «лендровера». – Где тут Сорокиных дача, не подскажете?
Старик точным ударом вогнал топор в чурбан и выпрямился, опираясь на кол, как на копье. Сейчас он здорово смахивал на пожилого варвара, несущего караульную службу у стен осажденного Рима.
– А давно они здесь живут? – осведомился он, запуская свободную руку под шляпу и почесывая затылок. – Что-то я таких не припомню. Из новеньких, наверное.
– Да нет, – сказал водитель, – не из новеньких. Лет десять уже, я думаю, а то и больше, как они тут обосновались.
– Нет, – покачал головой абориген, – таких не знаю.
Нету здесь таких. Если только из новичков.
С этими словами он снова пристроил конец березовой жерди на чурбачке и потянулся за топором. Тут водителя «лендровера» осенило: тещи, как правило, в отличие от своих дочерей не берут фамилии зятя, а зятья за очень редким исключением избегают называться фамилией тещ. Увы, девичьей фамилии жены полковника Сорокина Илларион Забродов не знал, но и жечь бензин, колеся по поселку в надежде увидеть за одним из заборов знакомое лицо, ему не хотелось.
– А может, вы Валерию Матвеевну знаете? – спросил он на всякий случай.
Старик опустил занесенный над головой топор и снова выпрямился. Усы у него были густые, длинные, они почти целиком скрывали рот, но Илларион готов был поклясться, что там, под усами, проскользнула хитроватая улыбка – похоже, в свое время старый хрыч был тем еще ходоком и подбивал клинья к полковничьей теще.
– Это у которой зять в ментуре? – непочтительно уточнил старик. – Как же, знаю. Это на соседней линии, четвертый дом от угла. Там еще розовый куст у калитки и ставни защитного цвета – вот вроде как твоя машина, только темнее.
Как танк, честное слово, так бы звездочку и подрисовал. Ты сам-то, часом, не из ментовки?
– Боже сохрани, – сказал Илларион. – Неужели похож?
– Машина похожа, – признался старик. – Я такие только по телевизору видал, когда в «Новостях» репортажи о беспорядках в Ольстере показывали. Английские коммандос там на таких раскатывают. Ты, может, тоже из этих, из коммандос?
Илларион с трудом преодолел желание поинтересоваться у разговорчивого старикана, не служил ли тот в контрразведке, – уж очень он был приметлив и смекалист, причем в одном, строго определенном направлении. Да и то, с каким пренебрежением старик отзывался о милиции, здорово смахивало на небрежную, предпринятую от нечего делать, примитивную провокацию. «Паранойя, – подумал Забродов, – профессиональное заболевание разведчиков. Кругом, понимаешь, сплошные враги, и все только и думают, как бы подловить тебя на крючок. А с другой стороны, глупо отрицать существование старой гвардии. Вокруг действительно полно милых, интеллигентных и очень разговорчивых людей, с которыми можно прекрасно пооткровенничать на любую тему и которые в свое время вовсю барабанили для КГБ – кто-то в силу обстоятельств, а кое-кто и по призванию, по природной,
– Я-то? – сказал он. – Нет, я не из коммандос. Я английский резидент, а у Валерии Матвеевны у меня назначена встреча с агентом, который собирается продать Родину, да все никак не решит, сколько с меня запросить.
Дачник хмыкнул в прокуренные усы, пососал потухшую папиросу и снова принялся тесать кол, потеряв к Иллариону всякий интерес. Забродов включил передачу и покатил дальше, обозревая окрестности. Вид густонаселенных дачных поселков всегда вызывал у него глухую тоску пополам с раздражением, и сейчас он изо всех сил боролся с собой, пытаясь настроиться на веселый, жизнерадостный лад. Свежий воздух, близость к земле, экологически чистые овощи и фрукты… Черт возьми, сидя в Москве, об этом можно только мечтать! Но мечтать об этом Иллариону почему-то было трудно. Там, в городе, было очень просто строить далеко идущие планы, но, очутившись здесь, среди густо посаженных дачных домиков, разработанных участков и торчащих в небо разнокалиберных задов, Забродов мечтал только об одном: поскорее отсюда убраться.
Он свернул направо, потом еще раз направо и, наконец, остановил машину перед калиткой, возле которой, как и сказал усатый варвар с березовым копьем, рос пышный розовый куст.
За забором из металлической сетки виднелся приземистый, обшитый досками домик с низкой двускатной крышей и оливково-зелеными ставнями. На открытой веранде сидела пожилая женщина с когда-то очень красивым, все еще сохранявшим следы былой привлекательности лицом. Немного резковатые, волевые черты этого лица выдавали твердый, властный характер, и Забродов подумал, что, если он не ошибся адресом, Сорокину не позавидуешь. Впрочем, ему тут же пришло на ум, что наличие в непосредственной близости неглупой женщины с сильным характером зачастую оказывает на мужчину самое благоприятное воздействие. Кто знает, может быть, не будь у Сорокина такой вот тещи, он до сих пор ходил бы в участковых; и кто знает, как сложилась бы судьба самого Иллариона Забродова, если бы его всю жизнь подталкивали в спину, понуждая делать то, что ему делать было лень, или недосуг, или просто казалось недостойным. Ото! Вполне возможно, что он сейчас носил бы генеральские погоны, бренчал орденами на торжественных собраниях и ежедневно распекал полковника Мещерякова за недостаточное служебное рвение, а по выходным резался бы в преферанс с генералом Федотовым и обсуждал проблемы международной политики: на какую пружину нажать и за какую ниточку потянуть, чтобы случилось не то-то и то-то, а, наоборот, вот это и еще вон то… Услышав шум подъехавшей машины, сидевшая на веранде дама повернула голову и неторопливо водрузила на переносицу очки, сразу сделавшись похожей на пожилую школьную учительницу, и даже, пожалуй, не просто на учительницу, а на директрису. Забродов заглушил двигатель и, заранее приветливо улыбаясь, полез из машины.
– Здравствуйте, – сказал он с легким поклоном. – Вы, наверное, Валерия Матвеевна?
– Добрый день, – отозвалась теща полковника Сорокина таким тоном, что сразу стало ясно: день, может быть, и был добрым до приезда Иллариона Забродова, но теперь быть таковым перестал. – Валерия Матвеевна – это я, но я вас не знаю.
– Моя фамилия Забродов, – сказал Илларион. – Я, собственно, к вашему зятю.
– Ваше имя мне ничего не говорит, – объявила Валерия Матвеевна, и Забродов подумал, что Сорокин, по крайней мере, не болтлив. – А зять мой сейчас очень занят. И вообще, молодой человек, вам не кажется, что его можно было оставить в покое хотя бы в выходной?
"Да, – подумал Илларион, – хорошая теща – это вещь!
За ней как за каменной стеной. Скольких неприятностей, оказывается, можно избежать, имея хорошую тещу! Зря Сорокин на нее бочки катит. Надо сделать ему внушение по этому поводу".
– Боюсь, вы меня превратно поняли, – заявил он, улыбаясь еще приветливее – так, что лицевые мускулы заныли от непривычного напряжения. – Я к нему вовсе не по делу.
То есть отчасти, конечно, по делу, но не по служебному.
У него было сильное опасение, что Валерия Матвеевна тут же, на месте, уличит его в наглой и беспардонной лжи, каковой и являлось на самом деле его последнее заявление.