Мертвая линия. Оно приближается…
Шрифт:
— Мы и есть вечность. Хочешь настойки, кстати?
— Нет, спасибо. Могу предложить блох.
— Это к братцу. Он их создал, вот пусть и наслаждается.
— А ведь это очень занятно: творить всякие гадости, запихивать в них людей и призывать к терпению. Ты когда-нибудь болел проказой? Горел на костре? Срывался с обрыва, проклиная по дороге себя же?
— Тысячи раз.
— Нет, так, чтобы после этого умереть. После фальшивой дуэли не оказаться на этой веранде, а отдать душу брату, улечься в деревянный ящик и надеяться на существование загробного
— Это, возможно, единственное, чего я лишен.
— Так как же ты можешь давать советы, не побывав в шкуре человека?
— Не надо быть курицей, чтобы знать, как вырастить курицу.
— Чтобы потом?…
— Чтобы вырастить. Кто-то ведь должен растить куриц.
— Тяжела ноша. Столько куриц, и все строптивые. Самому всех не съесть, но можно научить их есть друг друга. — Кот покачал головой.
— Не в настроении сегодня? — благодушно спросил старик сквозь сжимающие трубку зубы.
— Сегодня? Это когда? Или сколько?
— Ладно. Хочешь спорить? Давай.
— Давай.
— Помнишь тот мир, где люди думают, что произошли от обезьян?
— Ну, собственно, так и было.
— Произошли и были созданы — большая разница.
— Да, прошу прощения, о Великий Творец.
— Принимается, — серьезно кивнул старик. — Так вот, в их понимании обезьяна взяла в руки палку и… Что сделала?
— Корешок выкопала?
— А вот и нет! Она огрела этой палкой по голове другую обезьяну и отобрала у нее корешок. А та привязала к своей палке камушек и дала сдачи.
— Прогресс.
— Несомненно, но ради чего?
— Ради корешка.
— Ради насилия, мой друг. Ради убийства. Вся история человека — это каждодневное совершенствование палки. Корешки только становятся все больше и все заманчивее.
— Если тебе не нравится картина, плюнь в художника.
— А если картина задумывалась иначе? А потом взяла и проявила самостоятельность?
— Создавай бездушные машины, они предсказуемы.
— Это неинтересно. В чем весь парадокс.
— Так все же тебя занимает процесс? Тогда не ной, научись быть благодарным.
— За мучительные поиски?
— За их творчество. Ведь появляются не только палки. Люди стараются подражать вам, придумывают чай с лимоном, скрещивают зверей, пытаются двигать планеты. Чем плох ребенок, стремящийся быть похожим на родителей?
— Я иной раз думаю, что он приемный. Столько в нем непохожего.
— Может, это и есть то отличие, которое разделяет поколения? Просто он следующий после вас.
— Тогда мы должны уйти, а они возвыситься?
— Кто знает?
— Этот вопрос особенно забавен в нашем разговоре. Здесь, среди звезд.
— Почему сегодня сирень? — Кот обернулся, словно только что заметил окружающий сад.
— Не знаю, — пожал плечами старик. — Пришлась под настроение.
— Ага!
— Что ага?
— Ты выглядишь как человек, куришь их табак, выращиваешь их цветы, мучаешься их сомнениями. Ты же все это взял там, внизу.
— Я все это создал здесь, наверху.
— Да, по отдельности и без эмоций.
— И?…
— И взгрустнули! Не радовались, как безумные, глядя на закат или прилив, а взгрустнули. Не знаешь почему? Может, потому, что чувствуют в себе вашу кровь, понимают, что они только гости в собственном мире?
— Ну давай отдадим вожжи в их руки. Через тысячу лет они сами развернут галактику, и, готов спорить, только затем, чтобы поделить ее. Конечно, не поделят — и уничтожат себя вместе с ней.
— «Тебе пока рано править телегой — маленький еще. Иди помоги маме нарвать щавеля».
— Да, что-то в этом роде.
— Ребенок — как кораблик. Если ты правильно его собрал, внимательно и с любовью, учел все нюансы и характерные особенности материала, он поплывет. Если нет — утонет. Но всегда приходит момент отпустить его, разжать пальцы. И этот момент — самый волнующий.
— Внимание, любовь… Главное — это правила. Нужно держать штурвал и вести кораблик только четким курсом.
— А чуть что, огнем его или метеоритом, да? Ведь всегда можно построить новый. Вы — это они, они — это вы. Но как же вы друг другом недовольны!
— Не хочешь к брату сходить? Он такой же фантазер, как и ты. — Старик сдвинул брови и встал с кресла.
Дом померк, сирень испарилась. На их месте возникла черная скала с вырубленной в ней лестницей, ведущей вниз, в грозовые тучи. Старик потемнел, глаза полыхнули огнем. Из-под накидки выпал заостренный хвост.
— Настроение поменялось? — улыбнулся Говард.
— Да, так уютнее. Пойду к себе.
— Великий и ужасный, преклоняюсь пред тобой, о Пожиратель Душ. — Кот шутливо поклонился.
— Зови меня Драгомором.
— Прежнее имя мне нравилось больше.
— Не поминай его всуе, — низко прорычал Верховный Демон, театрально капая лавой с раздвоенного языка.
С этими словами он достал из складок одежды Алую Звезду и небрежно швырнул в сторону. Она впилась в небосвод и почти злорадно подмигнула коту.
— Да, и еще, — вдруг обернулся Драгомор. — Прекрати помогать викингу, отпусти кораблик.
— Чтобы он приплыл к тебе?
— Кто знает? — улыбнулся демон уголком губ и пошел по лестнице. — Братцу привет.
Вторая треть истории подошла к концу. Шесть из девяти дней, отведенных на свершение Пророчества, минули. И теперь, как бы кому-то из героев ни хотелось отложить решение сложных задач, грядет кульминация. Финальная Битва между силами Добра и Зла так близко, что уже сейчас можно чувствовать напряжение, охватившее Перешеек. С юга к проливу стягиваются демоны и их помощники, с севера — сторонники гуманного образа жизни. Станет ли их встреча очередным раундом в тысячелетней драке или мы получим наконец ответы на вечные вопросы? Сможет ли Рагнар разобраться в себе, хватит ли ему духа пожертвовать прекрасной девушкой ради спасения Эйлории? Так ли уж всесилен Абракадабр? Кому предназначены роли, описанные в Пророчестве?