Мертвая тишина
Шрифт:
Вот только здесь, в Башне покоя и гармонии — какое бредовое самообольщение! — бежать некуда.
Изо всех сил тяну перевязи, но они не поддаются. Да даже если бы и поддались, все равно дальше вестибюля не улизнуть.
Сквозь стену в палату забредает старик в белом больничном халате. Слева на груди у него красуется логотип «Верукса». Такой одежды я здесь еще не встречала.
Гость замирает, как будто бы увидев меня, и я содрогаюсь.
— Мария? — Не дожидаясь ответа, продолжает: — Прости. У меня не было выбора. Ты ведь понимаешь, да? Я не
Молчу. Мне нечего ему сказать.
Похоже, впрочем, ответа ему и не требуется. Он разворачивается в противоположную сторону, и моим глазам предстают его затылок и плечи — покрытые пузырями, обугленные, обожженные.
Старик исчезает в стене. Конструкции физического мира для него не помеха, и потому я слышу, как он обращается к моему неизвестному соседу, которого тоже принимает за Марию. Галлюцинации, духи — как их ни называй, но создаваемые ими звуки не глушатся стенами и дверьми. И прятать голову под подушку тоже не помогает. Даже беруши бесполезны. Призрачные звуки раздаются внутри головы и не имеют ничего общего с воздействием реально существующих вибраций на барабанную перепонку. От них можно избавиться только выйдя из зоны досягаемости.
Беруши. Почему-то они не дают мне покоя.
О чем-то напоминают, да вот никак не ухватить.
— Мария! — снова голосит старик, на этот раз ближе. Вроде как в вестибюле. Наверное, бродит вот так вот каждую ночь. А может, даже днем покоя не ведает.
Вздрагиваю на промокшей от пота и липкой простыне, представив, как он приближается ко мне наяву, а я даже не догадываюсь об этом.
Ощущаю тяжесть в груди. Стены словно смыкаются вокруг. Их так много — невидимых, но присутствующих, напирающих на мир живых. Поэтому-то на ЛИНА у меня и не было проблем. Да, корабль был маленький, но благодаря этому и обитателей на нем было раз-два и обчелся. А чем меньше людей поблизости, тем меньше у меня видений.
Мое внимание привлекает какое-то мелькание в правом верхнем углу палаты, и я поворачиваю туда голову — как раз когда Воллер отдает мне честь и вскидывает плазменный бур. В тихом сумраке комнатушки звук брызжущей на пол крови ощущается просто оглушительным.
Не успевает пилот полностью исчезнуть, как появляется Лурдес. Задрав голову, она словно бы что-то ищет своими пустыми глазницами. «Не понимаю».
Слышу собственное поскуливание. Ох, не знаю, выдержу ли я без препаратов.
Пальцы сами начинают искать на простыне таблетки, однако они укатились слишком далеко.
Визиты знакомых и чужаков продолжаются. Некоторые прикасаются ко мне, если мне не удается увернуться. Водят по моей коже своими холодными пальцами, такими алчными.
Другие просто проходят через палату, будто бы меня здесь и нет. Иногда это еще даже хуже. Напоминание об иллюзорности твердой незыблемости собственного тела пробирает меня дрожью до глубины души.
Шепоты на ухо, крики отчаяния и рыдания сливаются в сплошную какофонию, заглушая даже вновь вернувшийся громкий гул в больном ухе.
Из легких готов вырваться
Мама гладит меня по щеке. «Будь осторожна, милая», — слышу я в голове. Галлюцинация, призрак? Уже и сказать не могу. Как будто раньше могла…
У изножья койки появляется Кейн. Руки в боки, футболка под расстегнутым комбинезоном окровавлена, и все же вид его доставляет мне облегчение. Образ мужчины ярче и живее по сравнению с призраками Башни — они словно бы блекнут на его фоне.
Он улыбается мне той теплой, но озабоченной улыбкой, что я так хорошо помню, и внезапно я обнаруживаю, что больше не привязана к кровати, но стою рядом с ним в тускло освещенном номере «Авроры» — уже когда начался сущий ад. Возможно, в буквальном смысле.
И вдруг, подобно фальшивой ноте в композиции, в сознании брякает узнавание. Это… воспоминание. Я помню эту сцену.
Через мгновение Кейн протягивает руку и берет меня за подбородок. И вместо невесомого прикосновения прохладных призрачных пальцев я чувствую тепло его мозолистой руки. «Ты уверена?»
Вновь появляющийся фантомный старик проходит прямо сквозь Кейна.
— Мария?
Мужчина исчезает, и после краткого мига головокружительной переориентации я снова лежу привязанная в кровати. Но точно ли? О чем только что говорил Кейн?
Призрак на стуле стонет, и из руки у него выпадает импровизированный нож. И снова я слышу брызги хлещущей на пол крови Воллера. Еще одно воспоминание или что-то другое?
В голове перемешиваются воспоминания, видения, галлюцинации — и вот я уже не могу отличить одно от другого. Откуда мне знать, что настоящее, а что нет? И что я нахожусь здесь, в Башне, а не на «Авроре», где наверняка будет еще хуже?
Стены перед глазами пускаются в пляс, я начинаю задыхаться. «Держись, Клэр. Держись…»
— Не понимаю, — произносит Лурдес прямо у меня над ухом. Я даже ощущаю на коже ее прохладное дыхание. Воспоминание или явление призрака? Не знаю. Ни хрена-то я уже не знаю. Неужто весь остаток своей жизни я так и проведу — либо изолированной и накачанной под завязку, либо видящей не пойми что?
Словно прорвавшая плотину река, меня захлестывает паника.
И я истошно ору.
22
— Ну и видок, — громко произносит Рид Дэрроу с нескрываемым отвращением.
Голос пробивается сквозь окутывающий меня плотный туман, и я раздираю слипшиеся веки и обнаруживаю, что младший следователь сидит возле моей кровати. Верный себе, он облачен в дорогущий костюм и источает недовольство.
Мне требуется пара секунд, чтобы прийти в себя. Я ворочаюсь, пытаясь усесться. Раз в палате Рид, должно быть, уже утро. Но раннее. Потому что я еще не одета, а место укола на левой руке все еще саднит. Эта слабая боль отчасти помогает развеять морок: после моего ночного вопля в палату прибежали санитары с успокоительным.