Мертвая жена и другие неприятности
Шрифт:
Закончив разговор, Осин посмотрел на Рожнова, заместителя председателя правления банка по вопросам безопасности.
– Вот так, Гена. Надо уметь из всякого дерьма конфетку сделать. И угостить ею кого следует. Короче так: будем считать, что период предварительного накопления капитала уже позади.
– Но с бумагами еще не все решено, – напомнил Рожнов.
– Ничего, дело десятое. Я это сам сделаю, а миноритарными акционерами займется Станислав. И ты ему помоги, если попросит. С ментами поработай, узнай, что у них по убийству нашей Барби незабвенной… Да, вот еще что… Оганяна гасить надо. Причем
– Почему нет? Пока Рубик еще здесь, ждет пересылки.
– Надо с ним разобраться. А то попросили его об услуге, так он губу раскатал. Уже на киче парится, а все долю требует!
– Вчера вроде его людей грохнули. Неподалеку от дома Ладейниковой.
– Не твои ребята постарались?
– Нет, там перестрелка была. Мои чисто работают, без следов.
– Узнай поподробнее. Хотя и так ясно: наехали по старинке на кого-то и получили по полной. Правда, странно, что возле ее дома. Может, она еще с кем-то работала? И те тоже включились?
– Да нет, такого не может быть. Я бы знал.
– Ведь такой кусок можно оторвать. Это не десять, не сто миллионов, это банк. Мой банк. А денег туда закачано – немерено!
Осин замолчал, думая уже о разговоре с помощником вице-премьера. Вспомнил сладкий голос чиновника и то, как тот сам спросил о возможности скорейшей встречи. Будет, будет встреча. И помощник не разочаруется, когда заглянет в приготовленный для него конверт.
– Почему-то мне кажется, что все будет хорошо, – произнес Леонид Евгеньевич. И постучал костяшками пальцев по дубовой столешнице.
Глава 4
Оганян поднимался по металлической лестнице и смотрел на перекрытые металлической сеткой пролеты. Завтра у него день рождения – сорок пять исполняется. Интересно, где он будет завтра? Скорее всего, в Крестах. Хотя ему без разницы где, в следственном изоляторе или в столыпинке. В вагоне, правда, тесно и душно. Камера, конечно, тоже не люкс, но все же расслабиться можно. Двенадцать раз в сознательной жизни он встречал день рождения на зоне, два раза в изоляторе, а в вагоне ни разу. Если и случится такое, то впервые. А если учесть, что родился он тоже не на воле, то всего пятнадцать получается. Из сорока пяти – ровно третья часть. Нормально. Его мать жила в Спитаке и трудилась бухгалтером в магазине, оставляла себе немного из дневной выручки. Гроши какие-то, насчитали потом восемьсот рублей. Деньги вернула – собрали родственники, но все равно три года влепили женщине ни за что. Суд был скорым. Настолько скорым, что она только в колонии узнала, что беременна. В колонии и родила. Зато потом на поселение вытолкнули, и у Рубика в документах в графе «место рождения» стояло «Коми АССР, Корткеросский район, деревня Сторожевск». Года сыну не исполнилось, как женщину выпустили. В родной город она с ребенком не поехала, пристроилась на почте в Гумисте. В Спитак потом Оганян заехал в восемьдесят восьмом, взял тот магазин из принципа. Чисто взял, хотя и пальнул пару раз. Вернулся в Абхазию к матери, подкинул ей лаве, а через два дня Спитак был полностью разрушен землетрясением…
Оганян вошел в коридор и направлялся теперь к камере. Следом топал инспектор по режиму и сопел. Последнее раздражало Рубена, и он не сдержался:
– У тебя что, насморк,
– Отставить разговоры! – приказал конвойный и хлюпнул носом.
Рубика вели сейчас со встречи с каким-то странным человеком. Этот кент его в комнате для допросов дожидался. По виду фраерок приблатненный.
– Разговор к тебе, Огонек, – сказал он.
– Шмали дай, тогда разговор будет, – отозвался Рубик, – а так чего базарить.
Странный человек дал ему запечатанную пачку «Мальборо». Рубик скривился, но взял.
– Позавчера твоих пацанов завалили, – продолжил гость, – Сайдулаева и Ворону. Слышал?
Оганян еще утром узнал об этом, но ничего не ответил, задал свой вопрос:
– А ты кто такой есть, в натуре?
– Частный сыщик.
– Все равно мент. А у меня с ментами дел никаких.
– Тебе от маленького Бесо привет.
– Ну, и чего теперь, мне плясать, что ли?
– Да вроде у тебя должок перед ним, – напомнил сыщик.
– Выйду – верну, а если срочно, то с кичи передам.
– Он половину спишет, если мне поможешь.
– Ты в курсах, надеюсь, что я в авторитете? Бесо, может, и стучит, в чем я сомневаюсь, но я, в натуре, по понятиям живу. – Рубен посмотрел на дверь, давая понять, что аудиенция закончена.
– Кто Варвару заказал? – спросил сыщик.
– Не знаю такую.
– Вы же ее фонд охраняли.
– Не помню.
– Те же люди и тебя сдали. Ты получил двенадцать, отзвонишь по полной. Кто за тебя предъяву сделает?
Рубен задумался. В чем-то этот человек прав. Можно, конечно, и с зоны ответа потребовать, но вряд ли что выйдет…
– Как тебя зовут? – посмотрел он на сыщика.
– Кирилл, – сказал гость.
– Чего вдруг Бесо тебе доверяет?
– Помог я ему как-то. Он должен мне, ты ему: вот весь расчет.
– Короче, слушай сюда, Кирилл. Кто ту бабу завалил, не знаю. Кто заказал – тоже. Но там один банк интерес имел. Может, банкиры попросили?
– Как банк называется?
– Не знаю. Ищи сам. «Инвест» какой-то. Я все сказал. А Бесо передай, что я ему полностью верну что должен, когда откинусь…
На том разговор и закончился. Рубен подошел к дверям камеры и остановился.
– Лицом к стене! – скомандовал конвойный.
Оганян повернулся лицом к облупившейся краске. И тут же почувствовал, как рука конвоира быстро сунула ему что-то в карман.
– С днем рождения, Рубик, – шепнул он и шмыгнул носом. И тут же добавил: – Ширнись, но не сразу.
Со скрипом отворилась тяжелая дверь.
– Заходим в камеру! – громко приказал конвойный.
Оганян шагнул внутрь. Сокамерники, задрав головы, смотрели на экран прикрепленного к стене небольшого телевизора. Он подошел, и ему уступили место.
– Располагайся, Рубик. Последние деньки с нами. На строгаче телик не посмотришь.
– Все там есть, – усмехнулся Оганян, – даже свежий воздух.
Он посмотрел на экран – шла программа «Аншлаг», потом направился к нарам. На верхней шконке сидел накачанный парень, которого привели два дня назад. Новенький клялся, что посадил на перо приятеля, который приставал к его жене. Имени его Оганян вспомнить не мог, да и не хотел. Просто дернул качка за ногу и сказал:
– Слезь с пальмы!