Мёртвая зыбь
Шрифт:
— Monsieur, — сказал Власов.
Человек кивнул и повернулся. В этом месте в окно падали солнечные лучи, и лицо Власова оказалось на свету.
— Pardon, monsieur…
— Жан? Дюваль!
Они обнялись и долго стояли в изумлении.
А потом было то, чего следовало ожидать. Они сидели в крошечной комнатке — столовой, против Власова сидела пополневшая, похорошевшая Иветта, и у неё на коленях трехлетняя дочь… О многом могли говорить люди, которые не виделись больше восьми лет! Жан принёс из кухни бутыль вина в плетёной корзине, вино было из деревни, подарок свёкра Иветты к Новому году. Они выпили вино на радостях по случаю встречи. Больше всех
— Я все тот же, — кричал он, хлопая по плечу Власова, — то есть не совсем тот. После съезда в Туре я стал членом Коммунистической партии, мы помогаем Советам всем, чем можем, и теперь, как в девятнадцатом и двадцатом годах, когда Мильеран, Клемансо — старый беззубый тигр — послали наших солдатиков и матросов на юг России и они вернулись оттуда красными!.. А ты? — Он вдруг заглянул в глаза Власову. — Ты, я надеюсь, не из этих господ, которые удрали из России от революции? Знаешь, время идёт…
Власов рассмеялся.
— Да, время меняется, и мы вместе с ним. Но я все такой же, как в те времена, когда мы встретились на заводе Аллэ и Камарг.
— Ну? Я знал, ты не из таких, чтобы менять убеждения, смотри…
Жан вскочил, открыл ящик стола и вытащил бумаги, похожие на облигации.
— Не думай, что я разбогател и хвастаюсь моими капиталами. Это выпустила Международная рабочая помощь, по двадцать пять франков штука, чтобы оказать денежную помощь советской власти.
Власов перебирал эти облигации, он был глубоко тронут.
Иветта молчала и только смотрела на него нежно и грустно.
Все было по-старому в этой комнатке, где он бывал столько раз восемь лет назад. Те же фотографии: Дюваль в форме пехотинца, его родители и Иветта. И только на камине снимок в рамке — черноволосый моряк в форме помощника капитана коммерческого флота с двумя полосками на рукаве.
— Муж?
Иветта кивнула и отвернулась.
— Где он? В плавании?
Она не ответила.
— В Индокитае, — ответил за неё брат. — Ты, конечно, обедаешь у нас? Иветта, дай мне малютку и марш на кухню!
— Друзья мои… Как это ни грустно, но есть обстоятельства… Я уезжаю завтра, и, клянусь вам, я не могу долго оставаться у вас. Не надо меня ни о чем спрашивать.
— Понимаю, — подумав, сказал Жан. — Это хорошо с твоей стороны, что ты нашёл время заглянуть к старым друзьям. Правда, Иветта?
Власов простился с Жаном. Иветта проводила его до станции метро. Они спустились к кассам. Шли молча. Перед тем как уйти, Власов обнял Иветту и пожелал ей счастливой жизни. Люди проходили не оглядываясь, они привыкли видеть в метро встречи и прощания влюблённых, но это было прощание навсегда.
Иветта поцеловала Андрея и быстро побежала к выходу. Он стоял неподвижно, пока ещё слышался стук её каблучков. Вздохнул и вышел на перрон. В вагоне немного пассажиров, подозрительных не было. На всякий случай, чтобы запутать след, Власов вышел на следующей станции, пропустил поезд, сделал две лишние пересадки, потом вышел на площади Оперы. Там он взял такси и поехал в гостиницу. Он размышлял о том, как себя держать при встрече с Марией Захарченко. Решил изображать сконфуженного подгулявшего провинциала.
В холле сидела Захарченко и делала вид, что углубилась в журнал. Он поздоровался, подошёл немного ближе, чем следовало, так, чтобы она почувствовала запах вина.
— Где шлялись, сударь?
— Париж, понимаете, закружился.
Она посмотрела на него злыми глазами:
— Мы ещё поговорим! Вы будете шляться по борделям, а мне вас
«Поверила, — подумал Власов и успокоился. — Слежки не было».
В Москве он все рассказал Артузову. Тот нахмурился:
— Легкомысленно… Впрочем, все кончилось благополучно. А то, что за нас рабочий класс Франции, — это очень хорошо.
68
Вернувшись в ноябре 1926 года в Москву, Власов сообщил:
«Кутепов показал мне Николая Николаевича с целью доказать, что „великий князь не какая-нибудь развалина“, как говорил мне сам Кутепов. Николай Николаевич выразился так: „Если бог и русский народ пожелают меня видеть у власти, я готов“. В общем, разговор был бессодержательный и короткий. По желанию Кутепова я встретился с группой галлиполийцев. Общая численность всех этих групп 200-300 человек. Почти все шофёры. Остальные (несколько сот) работают на заводах. Держатся спаянно. Каждый месяц собрания по воинским частям, полкам, дивизиям. Присутствие на собраниях обязательно. Верят Кутепову. О жизни России знают мало. Их тянет в Россию, и это беспокоит Кутепова. Ненавидят французов, хозяев: „Сантимники“, сами жрут, а мы плохо живём». Ненавидят Милюкова, Струве, Маклакова. Злобно говорят о Гучкове, Терещенко и Керенском. Кутепов уверил их в скором падении советской власти. Надеются на выступления изнутри. Срок выступления — год, полтора. После переворота намерены закрыть границы, не подпускать на пушечный выстрел всех спасавших свою шкуру за спиной белой армии. Будет крепкая монархическая власть. Галлиполийцы интересовались Красной Армией, её бытом, крупными военспецами, одобряют террористические акты. Кутепов часто бывает у Николая Николаевича, посвящает его в план переброски наиболее нетерпеливых галлиполийцев в Россию, используя их как террористов. Двоих уже перебросили. Смущает материальный вопрос».
Мария Захарченко вернулась в Москву вместе с Власовым. В Париже, у Кутепова, она продолжала интриговать против Якушева и Потапова. Стауница она рекомендовала с лучшей стороны: «Настоящий человек, активный, энергичный, жаждет деятельности».
Она привезла личное письмо Кутепова Стауницу:
«…Много слышал о вас как о большом русском патриоте, который живёт только мыслью, чтобы скорее вырвать нашу родину из рук недругов… Задуманный нами план считаю очень трудным. Для его выполнения следует подыскать людей (50-60 человек). Ваш Усов».
Речь шла о террористическом акте большого масштаба, который произвёл бы ошеломляющее впечатление за рубежом и послужил бы сигналом к мятежу.
69
С осени 1926 года, как было условлено во время переговоров Кутепова с Якушевым, в Россию стали прибывать деятели эмиграции для участия в террористических актах. Прибыли офицеры Дроздовской дивизии Сусанин, Коринский, Андреев — все парижские шофёры из «Союза галлиполийцев». Приехали они с ведома «Треста». Поместили их в Ленинграде, чтобы изолировать от Марии Захарченко и Радкевича. Сусанин настаивал, чтобы ему поручили разведывательную работу. Этим типом пришлось заняться основательно. Его свели со Старовым. Самая внешность Старова — коренастый, хмурый, говорил так, что в его словах чувствовалась воля, упорство, — производила впечатление. Старов превосходно разыгрывал роль убеждённого контрреволюционера-монархиста. Сусанин доверился ему, рассказал, что работал в Сюртэ, парижской тайной полиции, и ему известно, что в советском учреждении в Париже работают тайные агенты Сюртэ.