Мертвая зыбь
Шрифт:
— А теперь вытрите слезы. Успокойтесь. Я прошу вас остаться, вас и вас, — он указал на Зубова.
— А меня? — сказал Ртищев.
— Хорошо, и вас. Остальные могут уходить…
Якушев говорил по-прежнему негромко, но повелительно, так, что даже Стауниц смотрел на него в изумлении.
— Вас зовут Зоя? Милая, вы мне годитесь в дочери, у меня дочь чуть не ваших лет. Вы вбили себе в голову, что ваш выстрел будет иметь значение для общего дела. Выстрел в чекиста или видного коммуниста. Вы думаете, что вы совершите подвиг! Это не подвиг. Нет! Это предательство, вот как
Девушка тряслась от рыданий.
— Хотите видеть человека, совершающего истинный подвиг? — Якушев показал на Зубова. — Он красный командир, каждую минуту стоит на пороге смерти и ведёт тайную работу. Он делает именно то, о чем пишут наши собратья из Берлина. И вы его хотите предать!
— Нет! Нет!
— Вы его предадите, вы погубите всю «семёрку», потому что ваш выстрел, ничтожная хлопушка, насторожит Чека. И они доберутся до нас и уничтожат всю группу. Кто вас подучил, кто вас толкает на этот бессмысленный и, к счастью, несостоявшийся акт? Отвечайте! Кто?
— Игорь…
— Этот хлыщ с намазанными губами, сидевший рядом? Стауниц! Вы уверены в нем?
— Он был со мной в Ивановском лагере. Как анархист.
— И это все? И вы взяли его в «семёрку»?
— Но он нужен. Связь с молодёжью…
— Я вижу. Подстрекает девочку, а сам в кусты. Нет, господа… Я вижу, что у вас неблагополучно. Мы потребуем от вас, от всех групп строжайшей дисциплины. Абсолютное подчинение Политическому совету, абсолютное…
— Верно! — вдруг заговорил Зубов. — Зачем нам этот шкет несчастный, Игорь? Другое дело Дядя… Дядя Вася.
— Это кто Дядя Вася?
— Бородатый. В поддёвке. Или Ротмистр… или, как его… Кузен.
— Это в чёрном пальто? Он из жандармов?
— Отдельного корпуса жандармов. Я его привлёк, — вдруг заговорил Ртищев. — Работает по коннозаводству. Железный характер… Я надеюсь на него, Александр Александрович!
— Меня зовут Фёдоров. А вы для меня Любский. Прошу помнить. А теперь, Зоя, вытрите слезы. Идите домой. И забудьте все, что здесь было. Вы меня понимаете?
— Понимаю.
— Мы ещё поговорим с вами, Зоя…
Когда она ушла, Якушев переменил тон:
— Господа, вы понимаете, что я должен был держать себя так при этой девочке. Мы потом подумаем, как с ней быть. Что касается этого анархиста… Если Стауниц ручается… (Стауниц молчал.) Теперь я могу вам сказать под строжайшим секретом: мы принимаем меры, чтобы установить непосредственную связь с Высшим монархическим советом. В ближайшее время наш эмиссар выедет в Ревель.
— Прекрасно, — сказал Ртищев, — я бы предложил себя, но мне надо в Петроград… И вам бы хорошо туда, Александр Александрович… У меня, собственно, mon cher [10] , там дело несложное. Добыть, что закопано в «земельном банке» на даче, в Сиверской. — Он взглянул на часы. — Я бы покинул вас…
10
Мой дорогой (франц.).
— Я вас не задерживаю.
Ртищев ушёл. Теперь их было трое.
— Вы
— По Петрограду. Он богатейший человек. Землевладелец черниговский. Камергер, вероятно, кое-что сохранил… в «земельном банке».
— Вот черт! — с завистью сказал Стауниц. — Что бы ему отвалить нам на дело. До чего мы стеснены в средствах!
— Вот и я думаю, — заговорил Зубов. — Надоело мне до чёртовой матери все это!
— Что именно?
— Служба! Кругом нэп, люди богатеют… А я кровь проливал, пуля во мне сидит со времён Кронштадта. Отца на Тамбовщине красные расстреляли, а я, за них дрался. Встретился у одной бабёнки с Эдуардом Оттовичем, спасибо, он мне открыл глаза. Все-таки я пробую…
— Что пробуете?..
— Он, — показал на Стауница, — велит мне прощупывать курсантов. Только вы знаете, чем это пахнет? Пахнет Лубянкой и пулей. Казённая ей цена девять копеек, а жизни моей и того меньше — грош по нашим временам.
— Надо умно и тонко, — сказал Стауниц.
Якушев молча смотрел на Зубова. Статный парень. Таких в гвардию брали. Глаза красивые, голубые, длинные ресницы, но сам в глаза не смотрит. Наверно, из кулаков. Продукт столыпинских хуторов. И как он попал в Красную Армию? Видимо, по мобилизации.
Скрипнула дверь. Вошёл Подушкин с фонарём «летучая мышь». Выжидательно посмотрел и вздохнул.
— Ну, давайте расходиться, — сказал Якушев.
Он был доволен сегодняшним днём: получил представление о «семёрке» Стауница. «Надо все-таки укрепить Политический совет „Треста“, — мелькнула мысль. — А то мне будет трудно».
Уходили по одному. Миновав Каменный мост, на Ленивке Якушев вспомнил о Зое: «Глупая девчонка. Что бы такое придумать? Как бы её вытащить из этого болота? И в самом деле, недаром же это сборище на Болоте! Действительно болото».
16
В Ревеле ни Артамонов, ни Щелгачев не могли понять, почему Якушев не даёт о себе знать. Как ни плохо работала почта между Ревелем и Москвой, но на открытку, посланную в Москву Страшкевич, мог быть получен ответ. Тогда через Петроград удалось послать запрос Ртищеву-Любскому. Но ответа тоже пока не было. Естественно, что возникла мысль об аресте Якушева. Но если бы он был арестован, то последовали бы и другие аресты. Или он никого не выдал? Это человек твёрдый, сильной воли. О нем так говорят. Пожалуй, из всех, кого знали в Москве, он был самым положительным, самым серьёзным.
У Артамонова были, в общем, очень смутные понятия о том, что представляет собой Политический совет Монархической организации центральной России… Кажется, у них нет ни одного военного. Все стало бы яснее, если бы была прочная связь с Москвой, если бы объявился Якушев. Может быть, командировка… болезнь? Как узнать? Появилась надежда на проникшего со стороны Кавказа врангелевского разведчика. Он имел поручение связаться с Якушевым, но бесследно исчез, не вернулся. Между тем в Париже и Берлине в эмигрантских организациях заговорили о том, что в Москве есть монархическая группа, в которую входят видные спецы и бывшие штабные работники.