Мёртвая зыбь
Шрифт:
Последний недоуменный вопрос к вступающему в ряды партии возник уже на партийном собрании.
Былая комсомолка ехидно спросила:
— Как понять заполненную вами анкету, где вы пишете, что работали сперва машинистом, а потом вдруг масленщиком? Это вызывает недоверие ко всей анкете.
— Машинистом, если не сказать “машинисткой”, я работал тринадцатилетним мальчишкой в Омском Губздраве, окончив курсы машинописи и стенографии в 1919 году, а масленщиком в 1922 году, как слушатель Омского механико-строительного техникума, у паровой машины парохода, плававшего по Иртышу.
— Небось
— Бывало, — признался Званцев, вызвав общий смех.
— Теперь мне все ясно, — постучал карандашом о стол председательствующий, — и даже забавно. О вашем семейном положении с вами будет говорить секретарь райкома, который после нашего партийного собрания пригласит вас к себе.
Партийное собрание состоялось из-за ремонта не в помещении Союза писателей, а в столовой Литературного института имени Герцена на Страстном бульваре рядом с Камерным театром.
Это было серое полуподвальное помещение, собравшее членов партии, прозаиков. Почти никто из них произведений Званцева не читал, и знакомились они с ним по анкетным данным. Томан дал справку о проведенной им проверке соискателя.
Затем начались вопросы к самому претенденту:
— Вы не состояли ни в пионерской, ни в комсомольской организации из-за непролетарского происхождения, — задавал вопрос Лазарь Лагин. — Что же способствовало вашему становлению, приведшему теперь вас без благотворного влияния коллектива в 48-милетнем возрасте в партию?
— В пионерские годы я был уже совслужащим и в детском кругу не вращался. Кроме того, имел не рабоче-крестьянских родителей, что мало способствовало бы моему вступлению в комсомол. Но коллективизм был привит мне, пусть это никого не удивит, командными соревнованиями шахматистов, в которых я участвовал. Академическая успеваемость в институте способствовала прохождению мною классовой чистки, когда из института изгонялись чуждые элементы. Ну, а после окончания института, я всегда равнялся по передовым коммунистам, стремясь быть непартийным большевиком. И сейчас стою перед вами не как сын своих родителей, ставших в наше время рядовыми трудящимися, а как самостоятельный человек, не стремясь получить от этого какую-либо выгоду. Я пришел со своим литературным багажом. Мой “Пылающий остров”, печатался не только у нас в “Пионерской правде”, но и в органе французских коммунистов “Юманите”, по словам Главного редактора газеты Анри Стилла, как острое идеологическое оружие. Я хотел бы, чтобы эти слова французского коммуниста прозвучали рекомендацией меня в ряды нашей партии.
Партийное собрание единогласно приняло Званцева в кандидаты партии. Но предстояло пройти еще собеседование с секретарем Краснопресненского райкома партии.
Вечером за обычной шахматной партией Женя Загорянский спросил:
— Ну, каково было свидание с партбоссом?
— Главный вопрос касался моральной чистоты члена партии и моих семейных дел.
— На путь истинный наставлял?
— Он сказал, что это единственное, что меня не украшает, и для члена партии нетерпимо. Это ведь великое дело, Женя, прозрачность каждого члена партии перед нею.
— Что ж он тебе
— Нет. Можешь посмеяться надо мной, но дело до религии дошло.
— Но вы же оба атеисты!
— Тем не менее, его устроило только мое заверение, что у меня жена, как у попа, последняя.
Загорянский расхохотался:
— Ну, я Тане принесу поздравление с вечным мужем. Оказывается, нерушимые браки заключаются не на небесах, а в райкоме партии.
— Это не так смешно, как серьезно. Членство в партии накладывает нелегкие обязательства.
— Хорошо бы все материалисты были такими идеалистами, как ты.
Глава пятая. Дети
Пройдя судов суровый круг
Он начал снова все сначала.
Лето 1950-го года Саша с Таней и полуторагодовалым сынишкой Андрюшей проводили в Дуболтах на Рижском взморье, в Доме творчества писателей, а потом сняли комнату у его завхоза.
И вдруг в самый разгар сезона, Саша объявил, что должен немедленно съездить в Москву, вызывает киностудия Центрнаучфильм. Идет озвучивание его текста к картине режиссера Разумного о плане ГОЭЛРО. Таня взгрустнула, но безропотно осталась с Андрюшей в гостеприимной семье дяди Типы, как называл Андрюша.
А через неделю получила загадочную телеграмму: “ГОЛОСТ ТЧК ПЬЕМ ГУЛЯЕМ КОЛЕЙ ТЧК САША”.
Ни Таня, ни оборотистый дядя Типа с женой, ни премудрый директор Дома творчества Бауман расшифровать загадочное послание не могли, пока сам Званцев не приехал за семьей.
— Что за странную телеграмму ты прислал? У нас никто понять ее не мог, — спросила Таня после радостной встречи.
— Что ж в ней непонятного? — удивился Саша.
— Вот посмотри и объясни, — Таня протянула телеграфный бланк.
Саша взглянул и расхохотался:
— Так здесь только одна буква ошибочна. Не ГОЛОСТ, а ХОЛОСТ.
— А это как понять? — с улыбкой спросила Таня.
— В Москву через Дом творчества меня вызвал Коля Поддьяков. Слушалось дело в суде о моем разводе с Инной Александровной.
— Так ведь тебе в последней инстанции, в Верховном суде отказали, несмотря на то, что Инна Александровна уже во второй и в третий раз состоит в гражданском браке “де факто”, как мы с тобой, а развода тебе не дает.
— И наш Андрюша, мне в укор, носит нелепую фамилию Малама-Гладких. — отозвался Саша.
— Это в ЗАГСе неверно прочитали мои документы. Моя мама Гладкая, а папа Малама.
— Вот этого я допустить не мог. Напрасно судьи думали и Иннин адвокат, былой наш друг Танчук, считал, что я теперь навек закабален. А в законах наших нет запрета, проиграв дело во всех инстанциях, не начать его снова, что я и сделал. И суд, как бы на свежую голову, признал бессмысленной попытку склеить прежнюю семью, а новые две разрушить. И вот впервые в совершеннолетнем возрасте я холостой и предлагаю тебе руку и сердце. И вместе с Андрюшей мы все трое будем носить одну фамилию Званцевых.