Мертвецы не танцуют
Шрифт:
– Руки мне разотри.
– Да, сейчас. Потом то есть, надо папке помочь… – он кивнул на лежащего человека. – Ему сейчас плохо будет…
– Ладно…
Я дотянулся до плеча. Прокусил. Ничего. Не почувствовал. Укусил еще, стараясь поглубже. Боль. Прекрасно. Рука шевельнулась. Согнул в локте, согнул еще. Не отсохла. Рука. Принялся сгибать, тут же пришла тянущая боль.
Взялся за левую. Кровообращение лучше восстановить как можно скорее, в руках, затем в ногах, я старался. Сумрак перестал двигаться, он
Парень занимался человеком. Пытался напоить его из зеленой железной фляги, она громко била человека по зубам.
Я поднялся. Качало, под коленками играла трясучка, я шагнул к Курку.
– Он умер, – сказал парень.
– Что?
– Он умер. И волосы у него умерли…
Я снял Курка со стены, поймал, он повис на мне, волосы на самом деле белые. Поседел. Вынес его на улицу, опустил на брусчатку. Пульс.
Нету.
Подсунул нож под веревки, стал срезать. Осторожно, стараясь не поранить. Освободил от веревок, принялся растирать руки. Холодные. Совершенно. Плохо. Хлопнул по щеке, по правой, затем по левой. Прищемил нос.
Курок был мертв. Безвозвратно. Я ударил кулаком в сердце, но оно не запустилось, изо рта выплеснулась уже чернеющая кровь и плоские белесые ленты.
– Кишкодер, – сказал парень. – Он бы все равно умер.
Он бы все равно умер. Кишкодер. Выдрин пух. Сумрак. Тут все сделано, чтобы мы умерли, какой к черту планетарий…
Закрыл ему глаза. Астроному.
Наверное…
Наверное, я должен был что-то почувствовать. Нормальное, человеческое. Жалость. Сострадание.
Но я не почувствовал ничего. Дыра. Пустота. И нет сил. Потом. Придет время, и я вспомню всех, кто стоял рядом. Обязательно.
А сейчас время для живых.
Вернулся в здание.
Человеку в камуфляже на самом деле было плохо. Корячило мощной судорогой, он бился на полу и стонал, кусая губы. Сумрак лежал в углу.
– Помоги, – попросил парень.
Я поглядел на сумрака. Лежал. Не шевелился. Ладно, займемся живыми, о мертвых позаботится Господь. А о некоторых Сатана. Каждому свое.
– Что с ним?
– Откат, – ответил парень. – Припадок после ускорителя, нам его вытаскивать надо. Другие могут подойти. Ах ты…
Человека выгнуло, горло напряглось, кровь из глаз уже почти брызнула. Парень не мог его удержать, слишком легкий.
– На ноги! – велел я.
Сам прижал руки, мелкий бухнулся на ноги. Человека крутило, выворачивало, изо рта потекла пена, глаза закатились. Я вытащил из-за голенища метательный нож, попытался разжать зубы. Зубы у него оказались совсем изломанными, а я их доломал. Но нож всунул.
– Минут пять колотить будет! – сказал мелкий. – Надо держать!
Мы стали держать.
– Это ускоритель! – кричал парень. – Без него сумрака
Припадок не прекращался. Кровь смешивалась с пеной, глаза окончательно спрятались под лоб, мелкий подпрыгивал вместе с ногами, руки я удерживал еле-еле – мужик был здоровенный.
Скоро человек перестал дергаться и просто лежал, растекшись, с закрытыми глазами. Мы отпустили человека, поднялись на ноги.
– Я Егор, – сказал мелкий. – А это папка. Его надо тащить, он не скоро поднимется…
– Что с ним?
Я подобрал карабин, проверил. Все в порядке. Зарядил. Надел шлем, надел рюкзак.
– Ускоритель. Мрака по-другому не одолеть, они быстрые. Такие быстрые, что не видно даже. Надо в ногу вкалывать особый состав… А потом всегда последствия страшные… Раз в полгода можно только, иначе внутренние органы разрушаются. А папка уже второй раз за неделю вкалывает… Надо уходить, они скоро вернутся, они чуют и днем…
– Вы где здесь располагаетесь? В высотке? Далеко? Придется тащить.
– Здесь, – Егор помотал головой. – Здесь недалеко. Пойдем…
Я попрыгал. Стекло хрустело под подошвами. И прыгать было приятно, ноги разминались.
– Они чуют, – Егор указал на сумрака. – Каждый охраняет свою территорию. Убьешь одного, тут же другой на его место… Иногда уходят, за добычей идут… Я лямки прихватил, надо папку обмотать…
Егор достал из рюкзака лямки.
– А этот? – я кивнул на сумрака. – Ноги у него не отрастают? Руки?
– Не, он одноразовый. Только быстрый. Пристрелить – и все.
Я подошел к погани. Он продолжал улыбаться, губы шевелились, точно говорил что, аж послушать захотелось, что могут такие твари говорить…
Прицелился в голову, тридцать граммов, это не пуля, это снаряд, разнесет все, не собрать пинцетом, слона остановит.
– Надеюсь, что тебе больно, – сказал я. – Надеюсь, это продолжится еще долго.
Но я не выстрелил.
– Правильно, – одобрил Егор. – Правильно ты его оставил. Другие придут, живьем его жрать станут. Они тут друг друга жрут.
Егор свернул из лямок носилки.
Я наклонился, подхватил тело Курка, забросил на спину. Тяжелый.
– Не унесем… – сказал Егор. – Надо папку… Твой друг уже мертвый…
Мертвый. Это он прав.
Я бережно прислонил Курка к стене. Пусть посидит. Вернусь, скоро вернусь, заберу, не оставлю. Аптечный переулок, мертвые к мертвым.
Подняли носилки, поволокли. Покачиваясь. Я тоже покачивался, не очень хорошо замечал, что вокруг, мы возвращались к зоопарку, кажется.
– Как отца зовут?
– Папку? Старший имя у него…
Мы тащили Старшего. Никого вокруг. Пустота, шаги. Зоопарк, он выпрыгнул неожиданно, видимо, Егор срезал.
– К слону, – указал Егор. – Туда. Это памятник. Слону, само собой.