Мертвецы не тоскуют по золоту
Шрифт:
Все переглянулись.
— Пожалуй, ты прав! — прищурив глаза, сказал Родионов. — Вот что, подельнички. Мне с вами не по пути. Я в деле не участвовал и на долю не претендую. Я выбываю из игры. Меня с вами не было и нет. Забудьте обо мне. От меня никто ничего не услышит. Я видел паршивый сон, а теперь проснулся и забыл о нем.
Чайка злобно усмехнулся.
— Дерьмо ты, Родя. Только почему ты забываешь, кто нас вербовал. Твоя идея, твое предложение. Ты служил шестеркой Коновалову, а теперь обдристался и в кусты?
— Нет, не в кусты. Я вообще исчезну. Меня никто не найдет. Если эти люди начнут копать, то я всплыву первым. Мы с Коноваловым живем в одном подъезде, вместе росли, учились, служили,
Валерий Родионов встал и вышел во двор. Они видели в окно, как он шел к калитке и как потрепал по ершистой голове сына Сироткина. Мальчишка крутился на участке, и ему очень хотелось посидеть вместе со взрослыми в одной компании. Калитка хлопнула, и Родионов растворился среди деревьев.
Долгое время они сидели молча. Потом Сироткин спросил:
— А он нас не заложит?
— Этот не заложит, — уверенно сказал Ветров. — У него брат делает карьеру на Петровке. Отец, одноногий инвалид, жена и трехлетняя дочь. Другое дело, как он оправдается перед братом, когда тот не найдет свой мундир в шкафу?
— По сравнению с моими проблемами это мелочи, — злобно произнес Чайка. — Ладно, черт с ним. Нас осталось трое, как будем действовать?
— Не знаю! — огрызнулся Сироткин. — В первую очередь нужно вывезти с дачи золото. Куда угодно, мне плевать. У меня тоже семья.
Он увидел в окне мордашку своего сына, который расплющил нос об оконное стекло.
— Если здесь найдут золото, нам всем крышка! — добавил Сироткин.
Чайка вздрогнул.
— Какие же вы трусы. Нас еще не нашли, а вы уже панихиду заказываете. Глянули бы на себя в зеркало. Герои хреновые! А неделю назад каждый из вас Наполеоном себя мнил. Ну уж не меньше Раскольникова — это точно. Ради собственной шкуры готовы всех заложить. Только бы до меня не касались. Коснутся, господа мушкетеры, да еще как коснутся. Сговор, групповой налет на "золотой" фургон, хищение государственной собственности в особо крупных размерах при использовании холодного и огнестрельного оружия, пятеро зверски убитых инкассаторов при исполнении служебного долга. Вышка, господа, и конфискация имущества. Родственников тоже не пощадят. Показательный процесс, и ваши детки за всю жизнь не отмоются от родительского греха. Дети врагов народа сдохнут в нищете и позоре. Ограбление века. Тут нет вопросов.
— Дилетантское ограбление, — тихо заметил Ветров. — Обстоятельство, которое может нас спасти. Мы ушли, не оставив следов. Искать будут урок-профессионалов. Нам повезло, дуриком проскочили. Беспечность совдеповского помола. Я еще удивляюсь, как наши члены партии не догадались возить золото на самосвалах. Пьяный ханыга способен обчистить сберкассу, если ему на пиво хватать не будет...
— Хватит поясничать, Макс, — оборвал Сироткин. — Дело говори.
— Ты прав, Рома. Первым делом нужно вывезти с дачи золото. Местечко укромное у меня на примете есть. Когда я пацаном был, мы дачу неподалеку от Барыбино снимали. Тоже юг, и от твоего насеста километров сорок будет. Любил я тогда на кладбище гулять. Острых ощущений не хватало. Сторожем там работал дед Савелий. Я за ним как хвостик ходил. Показывал он мне один склеп. Лет семьдесят, как заколочен. Прах семейства купцов Кудасовых там покоится. Помнится, я спускался со стариком вниз. Холодно, жутко. А Савелий отодвинет могильную плиту, руку в могилу запустит и бутыль с самогонкой из нее достанет. Могилы еще в семнадцатом разграбили, а плиты на место поставили. А главное — к кладбищу лесом пройти можно. И дорога вдоль забора имеется.
— Что за кладбище-то? — спросил Чайка.
— Точно
— Без машины не обойтись, — сказал Сироткин.
— А это и так ясно. В любом случае колеса нужны. У тебя же "скорая помощь" где-то заряжена?
— Точно, — оживился Сироткин, — я про нее уже забыл. Какая разница, где ее найдут.
— Возле кладбища есть река. Там и можно тачку бросить.
— А как же ты к даче на "скорой" подъедешь?— спросил Чайка.
— А почему я? Вас обоих Толик учил машину водить. Сами хвалились, что из третьего автобусного парка автодром устроили. Ты, Эдик, сядешь за руль и подгонишь машину к даче. Загрузимся — и вперед, а потом я руль у тебя возьму. Сможешь?
— Чего тут мочь?
— Медлить не будем, — сказал Сироткин.
— Лучше ночью, — предложил Ветров. — Я смотаюсь в Москву, возьму инструмент, куплю навесной замок и схожу на кладбище в разведку. Роман сгоняет за машиной и оставит ее поблизости. В десять вечера встретимся у переезда в Барыбино. Времени у вас вагон. Ну а как золотишко припрячем, там и о хозяевах подумать не грех. Тут кто первый кого найдет, у того козыри на руках. Шансы у нас равные. В одном я уверен: главный идеолог сидит в Центробанке на Неглинной. Стоит нам их вычислить раньше, чем они нас, мы устроим себе двойную защиту. Можно донос состряпать и на шантаж пойти. Либо мы вас закладываем и, кроме неприятностей, вы ничего не получите, либо делим добычу пополам. Договор остается в силе. Победителем станет тот, кто первый узнает имена конкурентов. И не стоит забывать, что они тоже это понимают и уже работают в нашем направлении.
С выводами все согласились. Напряжение спало. В двенадцатом часу Чайка и Ветров уехали в Москву. Эдик простудился в тоненькой футболке с коротким рукавом, и Максим отдал ему свою куртку с капюшоном.
— Дай Бог нам удачи! — прошептал Чайка.
— А я не сомневаюсь в нашей победе, — уверенно произнес Ветров.
— О других и думать не хочу. Если мы завалимся, все трупы на меня повесят.
Вдруг он помрачнел, и Ветрову показалось, что на глазах друга блеснули слезы.
Свою жизнь Нина Чайка считала неудачей. Она не любила мужа и вышла за него из-за того, что забеременела. Врачи ее предупредили: "С вашими больными придатками беременность — это чудо. Аборт лишит вас материнской радости навсегда. Роды могут вас вылечить". Выбирать не приходилось. Родился мальчик, и назвали его Гришенькой. С тех пор прошло около семи лет, осенью Гришу вести в первый класс. Эдик так и не стал настоящим отцом. Безответственный разгильдяй так и не повзрослел. Нина никогда не возлагала на мужа никаких надежд. В свои двадцать шесть лет он получал восемьдесят пять рублей и не имел перспектив. Работать он не любил, но ухитрялся последние гроши оставлять на бегах. Парень верил в чудеса и в лотерею, он хотел мгновенного обогащения и ждал подарков судьбы. Азарт, упрямство, самомнение и нежелание считаться с мнением других не могли наставить его на путь истинный.
Нина жалела, что пошла за него. Лучше жить одной с ребенком, чем мучиться с пустышкой, не способным стать мужчиной. К тому же она продолжала любить Максима Ветрова. Первая и нержавеющая любовь с восьмого класса. Но Максим недаром носил фамилию Ветров. Красивый, умный, избалованный родителями и девочками. Семейная жизнь его не интересовала. Он имел все, что хотел, и был парнем целеустремленным, расчетливым и очень своенравным. Такого к юбке не привяжешь. Он сам по себе.
Сын рос, любил отца, и Нина смирилась со своей судьбой. Так, значит, ей на роду написано.