Мертвое озеро
Шрифт:
– - Тише, ради бога, тише: ты им подашь еще более поводу тешиться над собою.
Любская пугливо огляделась и дрожащим от гнева голосом спросила:
– - Все знают?
– - К несчастью, ты узнала последняя.
– - Как?!
– - с ужасом и негодованием воскликнула Любская.-- Неужели всё было ложь?
– - Как видишь,-- грустно отвечал Остроухов.
– - Вы знали прежде?
– - Да.
– - Зачем же мне ничего не говорили?
– - Ты так гордо держишь себя с нами, то есть с Федей.
– - Он здесь?
– - пугливо воскликнула Любская.
– - Его здесь нет: он что-то болен.
Любская свободно вздохнула.
Парусинные кулисы, где говорила Любская с Остроуховым, заколыхались слегка. Остроухов приложил палец к губам, переменил разговор и тихо шепнул Любской:
– - Смейся!
Любская засмеялась.
– - Громче!
– - шепнул Остроухов и стал болтать равный вздор.
Смех Любской привлек многих актрис и актеров к кулисе. Любская с Остроуховым смеялись на всю сцепу, так что режиссер закричал:
– - Говорю вам: штраф! тише! тише!
Уходя с пробы, Остроухов пожал Любской руку и с гордостью сказал:
– - Если ты будешь так продолжать, вспомни меня -- ты сделаешься замечательной актрисой.
Эта похвала вызвала слезы, которые изобильно текли по щекам Любской; выражение ее лица и всей фигуры было так убито, что Остроухов, сажая ее в карету, строго сказал:
– - Неужели ты не имеешь гордости и приходишь в отчаяние от таких вещей, на которые должно отвечать смехом, как ты и сделала. Знаешь ли, что веселость твоя лучшее и самое верное мщение?.. Будь весела, поезжай куда-нибудь, где бы тебя могли видеть веселой,-- одним словом, сделайся актрисой сегодня не за кулисами, не на сцене, освещенной лампами, а при дневном свете.
– - Мне скучно! мне тяжело!
– - проговорила Любская, закрывая лицо руками.
– - Вздор! ты должна быть сегодня веселой!
И, захлопнув дверцы, Остроухов велел кучеру ехать в модный магазин на главной улице города, сказав Любской:
– - Ради бога, купи к завтраму себе какую-нибудь обновку. Проба в двенадцать часов.
Любская, поплакав в карете, скоро перестала, как бы вспомнив советы Остроухова. Она купила себе новую шляпку и возвратилась домой.
Но на лестнице она была испугана прачкой, которая, упав ей в ноги, загородила дорогу и завыла.
– - Что такое? что?
– - пугливо спросила Любская.
– - Сделайте милость, матушка! заставьте богу…
– - Да скажи, что тебе?
– - нетерпеливо воскликнула Любская.
– - Съезди ты, мать родная, благодетельница, к его милости!
– - К кому?
– - К Лиодору Алексеичу Калинскому; его милость намеднись пообещал определить мою Катю, а сегодня понесла ему белье: я, говорит, не могу; госпожа Ноготкова сама изволила заезжать ко мне и просить о своей какой-то родственнице. Ведь она человек богатый; а я, я-то где возьму деньги учить мою Катю?
И прачка завыла.
Слезы
– - Сами знаете, девочка умная: за что пропадет! А где мне взять? шутка ли -- сколько корзин должна перегладить, перестирать! ну где мне и прожить-то долго…
Прачка готовилась еще пуще завыть.
– - Не плачь, пожалуйста: я сейчас же поеду сама к нему, -- сказала Любская и стала защищаться от прачки, которая, вознося ее доброту, ловила у ней руку, чтобы поцеловать…
Калинский тотчас же был уведомлен о предстоящем ему визите чрез своего камердинера, который находился у Куприяныча в гостях, когда прачка вбежала домой с сияющим лицом.
В ожидании Любской Калинский изыскивал себе эффектную позу. Сначала сел в кресле с книгой и приказывал собаке положить голову ему на колено. Наконец предпочел сесть у письменного стола, разбросав по нем бумаги и книги, и углубился в занятия, как только заслышал звонок в передней.
Камердинер, с шумом раскрыв дверь, возвестил прибытие Любской. Калинский с минуту оставался как бы пораженным, потом радостно кинулся к ней и, усаживая ее на диван, воскликнул:
– - Боже! чему я обязан счастьем видеть вас у себя?
– - Я думаю, очень обыкновенному случаю для вас: я, как и другие, приехала к вам с просьбой,-- отвечала Любская.
– - Приказывайте!
– - наклонив почтительно голову отвечал Калинский.
– - Я прошу вас определить очень хорошенькую девочку.
Калинский задумался.
– - Я вас умоляю,-- не без кокетства произнесла Любская: она жаждала случая хоть чем-нибудь отмстить своей сопернице.
– - О! для вас я готов изменить своему слову!
– - восторженно воскликнул Калинский.
– - Поверьте, что совесть ваша будет вознаграждена: вы сделаете истинно доброе дело.
– - Я забуду всё, чтоб угодить вам. Это цель моей жизни…
Калинский остановился, заметив легкое содрогание Любской, которая гордо взглянула на него; с минуту они пытливо глядели друг на друга.
– - Вы сердитесь на меня?
– - спросил Калинский.
– - Кто? я? за что? вы опять заговорили по-старому? – - покойно отвечала Любская.
– - Нет!
– - За письмо?..
Любская засмеялась.
– - Как вы веселы!
– - с удивлением заметил Калинский.
– - Отчего же мне скучать?.. Я окружена людьми, которые заботятся обо мне, исполняют мои…
– - О, я вижу, вы по-прежнему меня не понимаете и всё толкуете в дурную сторону…
– - Мое мнение изменится, если вы исполните мою просьбу.
– - Для этого я готов принести всё в жертву!
Любская встала.
– - Вы бежите,-- с грустью заметил Калинский.
– - Вы, кажется, были заняты: я боюсь…
– - Как вы злы! неужели вы не знаете, что вас видеть для меня…