Мертвое озеро
Шрифт:
– - Пожили!
– - Пожили!
И в лицах их сияло спокойствие и довольство.
Если уж сильно приступала к ним скука, они отправлялись в ближайший город, и тут-то производились те многочисленные и разнообразные закупки, по милости которых Алексей Алексеич не без основания называл свой дом полной чашею.
Любимым и единственным занятием их в городе было бродить по лавкам, по рынкам и покупать. Но покупать не как другие покупают: спросил цену, поторговался -- отдал деньги и взял
– - Да с таким порядком в год разоришься,-- говорил Алексей Алексеич.
– - Дома не скажешься,-- замечал Иван Софроныч.
– - Нет, коли покупать, так у нас поучиться,-- говорили они оба.
И действительно, искусство их покупать дешево превосходило всякое вероятие. Никто так не умел, по их собственному выражению, "пустить продавцу туману в глаза", как они. Они славились своим искусством, гордились им и с наслаждением рассказывали, что однажды из-за них купец подрался в лавке с своим приказчиком. Правда, не спрашивайте, что покупать? Поедут они в город купить сахару, чаю, ситцу, суконца, а привезут хомутов, черкесскую шапку, пару шестиствольных пистолетов, короб французского черносливу, шахматную доску с точеными из слоновой кости конями и пешками.
– - Да на что им шахматная доска?
– - спросит человек, знающий, что оба они в шахматы шагу ступить не умеют.
– - Дешево,-- говорит Алексей Алексеич.
– - Дешевле пареной репы,– - прибавляет Иван Софроныч.
– - Да понеси продавать: кому не надо – - больше даст,-- говорит Алексей Алексеич.
– - С руками оторвут,-- прибавляет Иван Софроныч.
– - Ну так что же не продали?
– - Не пролежит места,– - говорит Алексей Алексеич.
– - Не нам, так детям пригодится,– - прибавляет Иван Софроныч.
И вследствие такой логики не было вещи, которой не купили бы они, будь только дешево, или хоть не поторговали. Идет ли солдат с бритвами, везут ли старую двуспальную кровать, торчит ли между старым хламом упраздненная вывеска, эстампы ли какие завидят они на прилавке, несет ли баба рукавицы,-- до всего было дело нашим приятелям, всё торговали и покупали они.
– - Эй, тетка! продажные, что ли?
– - спрашивал Алексей Алексеич, увидав бабу с рукавицами.
– - Продажные, батюшка,-- отвечала баба, останавливаясь.
– - А что просишь?
– - Да девять гривенок, батюшка.
– - Девять гривен!
– - с ужасом восклицал Алексей Алексеич.
– - Девять гривен!
– - повторял с таким же ужасом Иван Софроныч.
И оба они взглядывали на старуху как на помешанную.
– - А то как же, кормильцы?
– - говорила она.-- Ужели не стоят? Да ты погляди, какой товар-то!
И старуха принималась выхвалять рукавицы. Покупатели
– - Так, так,-- лишь изредка иронически замечал Иван Софроныч.
Алексей же Алексеич, вертя своей тростью и стараясь как можно глубже вонзить ее в землю, казалось, погружен был в посторонние мысли, и когда старуха наконец умолк‹а›ла, он вдруг совершенно неожиданно спрашивал ее:
– - А что, тетка, есть на тебе крест?
Старуха широко раскрывала изумленные глаза, крестилась и произносила:
– - Что ты, батюшка? ужели без креста? Православная -- да без креста!
– - Ну так как же. И не стыдно! Девять гривен просишь за штуку, которая и половины не стоит!
– - Что ты, кормилец! Уж и половину. Да тут одного товару на полтину.
– - На полтину!
– - с ужасом восклицал Алексей Алексеич.
– - На полтину!
– - с таким же ужасом повторял Иван Софроныч.
И оба они опять посмотрели на старуху как на безумную и помолчали.
– - Да что ты, тетка, нас за дураков, что ли, считаешь?
– - говорил Иван Софроныч обиженным голосом.
– - Как за дураков… что ты, батюшка? А ты вот сам разочти. Жаль, счетцев нет: не на чем выложить!
– - Ну, выложим, изволь, выложим!
– - говорил Алексей Алексеич, доставая из кармана маленькие счеты, без которых никогда не выходил со двора, когда бывал в городе.
Начинали выкладывать. Старуха толковала свое, покупатели -- свое.
– - Ну вот видишь: кожа столько-то, варежки столько-то, работа столько-то, и выходит всего тридцать пять копеек!
– - Нет, уж меньше семи гривен, как угодно, взять не могу,-- говорила сбитая с толку баба.
– - Семь гривен! семь гривен!
– - с ужасом восклицали один за другим покупатели.
– - Да приходи ко мне,-- говорил Иван Софроныч,-- да я тебе по сороку копеек сколько хочешь таких точно продам.
– - А коли свои есть, так неча и говорить.
И старуха идет.
– - Тридцать пять взяла?
– - Своей цены не даете!
– - Ну, сорок?
Баба не отвечала и быстро удалялась.
– - Да ты хочешь продать?
– - вскрикивал Алексей Алексеич.
– - Как не хотеть!
Баба останавливалась.
– - Ну так говори делом.
– - Чего говорить, коли своей цены не даете!
– - Как не даем? Ведь выкладывали.
– - Да как выкладывали -- по-своему всё.
– - Ну, выложим, изволь, опять выложим, по-твоему.
Начиналось снова выкладывание.
– - Варежки: девять копеек…
– - Двенадцать,-- перебивала старуха.
– - Девять,-- говорил Алексей Алексеич, страшно стуча костяшками.
– - Девять, девять,-- подтверждал Иван Софроныч.
– - Тесемка: три.
– - Четыре!
– - Кожа, работа… Ну и выходит тридцать восемь копеек.
– - Как тридцать восемь! что ты, батюшка?