Мертвое ущелье (Логово)
Шрифт:
Находясь на своем обычном посту — на вершине холма между камней, не отрывая глаз от бинокля, штурм-фюрер продолжал размышлять. Только что он принял доклад радиста, который не порадовал его. Шифровка с приказом все еще не поступала. Все предполагаемые сроки высадки десанта уже прошли. Командование молчало. Видимо, изменилась обстановка на театре военных действий, и нынешняя ситуация не позволяла пока провести намеченную операцию. Но и приказа об отмене не поступало. Оставалась в силе только предыдущая радиограмма: «Ждите приказа. Будьте готовы к выполнению». И Крюгер точно в условленное время ждал этого приказа. Но его все не было.
Коротко, дважды дернул шнурок, протянутый в блиндаж,— условный сигнал, вызвал Фогеля.
— Слушаю, герр штурмфюрер! — шепотом доложил ефрейтор.
— Установи ежедневное наблюдение за домом охотника. Выясни время выхода на охоту и все его выходы из дома.
— Яволь, штурмфюрер!
— Если заметишь беспокойство в его поведении, подготовку в дальний поход, ну там... большой рюкзак с собой возьмет... Если заметишь, ликвидируй его. Без следов.
— Так точно, штурмфюрер!
— Если он ведет себя спокойно, как обычно, значит, он не знает о нас ничего. Тогда не трогать.
— Слушаюсь, штурмфюрер!
— Ты уверен, что он тогда не обнаружил тебя или твои следы? ,
— Я был аккуратен и строго соблюдал специнструкцию, штурмфюрер!
— Ты уверен?
— Так точно, штурмфюрер!
— Хорошо. И еще: всегда помни про его собак, посыпай след порошком. И при случае убери их без выстрела.
Ефрейтор повернул голову к начальнику и вопросительно посмотрел на него.
— Убери. Он решит, что это волки, когда не найдет никаких следов. Волки так делают даже днем.
— Яволь, штурмфюрер!
— Ты понял, что его самого желательно не трогать, чтобы не наследить? — добавил Крюгер, не полагаясь на сообразительность солдата. — Убрать только в крайнем случае.
— Так точно, герр штурмфюрер!
Фогель ушел, а Крюгер остался лежать на специальной стеганой подстилке, внимательно вглядываясь через цейсовскую оптику в серые и темно-зеленые очертания берега, в черные с белыми гребешками волны, и вдруг непроизвольно поежился от этой постоянной мрачности и настороженности побережья, скал, тайги, моря.
Прежде всего в подобных ситуациях он чувствовал себя властелином — и во Франции, и в Польше, и даже в Испании. Он тогда сразу же убирал любые препятствия, не особенно опасаясь обнаружения следов своей группы в Альпах или в горах Сьерра-Гвадаррама. Он убирал любого свидетеля, не боясь, что того хватятся испанцы или там... французы. Тогда он осознавал за собой силу. А здесь все оказалось совсем не так. Теперь он это знал хорошо. Здесь он не чувствовал за собой силы. Она была за русскими. Даже там, в Белоруссии, где в сорок первом он руководил карательными операциями. Он, как разведчик, особым чутьем угадывал, что после каждой карательной акции его работа не становится безопасней, а наоборот — над ним все больше нависает угроза, казалось бы, разогнанных партизан и, как будто уничтоженного подполья. От этого, конечно же, начинали и нервы сдавать, и сам он стал осмотрительнее и, можно сказать, беспокойнее.
День сегодня был пасмурным. Уже наступал полдень, а впечатление было такое, что утренние сумерки еще не кончились
Штурмфюрер сполз с вершины по склону, спрыгнул в блиндаж. Пора было обедать.
12. ПУТЬ К РАЗГАДКЕ
Прошло трое суток с тех пор, как Игнат и Хромой обнаружили дом с его обитателями, которых они не видели и от которых скрылись в глубине тайги.
Игнат, встревоженный предчувствием какой-то новой и непонятной опасности, не находил себе покоя. Он не мог теперь спокойно спать в дневное время и в ту часть ночи, когда они оба были свободны от охотничьего поиска. Его все время тянуло к побережью, к разгадке возникшей тайны, к разъяснению непонятного. Он заметил беспокойство и в поведении Хромого. Тот стал часто вскакивать среди сна, нервно озираться, а иногда, проснувшись, быстро подходил к двери, закрытой на засов, и внимательно вслушивался и внюхивался, уткнув морду в щель под дверью. Может быть, волк тоже почувствовал тревогу, или беспокойство юноши передалось серому брату?
Вчера в вечерних сумерках охота была удачной, оба они насытились, Игнат еще долго ночью поджаривал мясо, прежде чем подвесить его, чтобы оно вялилось, а затем и самому лечь на отдых.
Он спал беспокойно, и, несмотря на сытость, его влекло в лес, в дорогу, на поиск... Его тянуло к побережью, туда, к одинокому лесному дому, словно это и был путь к разгадке тревожной тайны, окружавшей Игната тяжелым предчувствием. И едва ночь перевалила на вторую половину, как он встал, надел обувь — свои самодельные медвежьи ботинки, взял лук, стрелы и вышел из логова. Хромой шел следом, отставая на два шага.
Уже давно Игнат ночью ощущал себя, как и Хромой, свободнее, чем днем. Он-то сам видел все почти так же, как при свете, чувствовал все, как чувствует зверь. Он знал, что другие, например те, которые живут в том доме, ночью не заметят его среди кустов и деревьев. И это позволяло увидеть и узнать побольше о тех, кто в доме.
Круглая и бледная луна то пряталась за рваные, торопливые облака, то выскальзывала снова на открытое небо и озаряла сонную тайгу, деревья, скальные обомшелые склоны и кусты, юношу, одетого в звериные шкуры, и крупного хромого волка, идущего позади него.
Шли они долго, но когда приблизились к цели, еще была глухая ночь. Луна совсем зашла за тучи, и лес погрузился во мглу. Прежде чем подойти к дому, юноша остановился, и волк проскользнул вперед. Они делали так всегда, потому что оба понимали, что Хромой раньше Игната учует опасность или добычу.
Обошли полукругом двор и дом и, не почувствовав ничего подозрительного, подобрались к избе, но подойти ближе чем на тридцать шагов не успели — собаки учуяли их. Игнат и Хромой ясно слышали их лай, чередующийся со злобным рычанием. Звуки эти приглушались толстыми бревенчатыми стенами, но были достаточно хорошо слышны, чтобы понять, что собаки — звери небольшие, что их две. И тут юноша услышал еще один голос, взволновавший его. Это был голос человека. Своим острым слухом Игнат уловил, что человек там, внутри избы, что-то сказал. Было понятно, что он обращался к этим лающим животным. Они оба тотчас смолкли.