Мертвое
Шрифт:
К нежной ванили благодарности добавилось что-то горько-сладкое. Что-то, слишком похожее на счастье.
Я закрыл глаза, слушая ее дыхание и чувства.
Я слушал их до самого утра, сжимая ее ладонь. Я так и не ушел. Смотрел на тонкие пальцы в своей руке и вдыхал ее сны — на этот раз легкие, радостные, счастливые. И оставался на месте.
Мне было о чем подумать.
Я покинул ее комнату лишь с рассветом, размышляя над тревожными фактами.
Иви снова обрезала волосы.
Иви видела эфрима, и теперь он является в ее сны.
У Иви на теле шрам, и я понятия
Я хмелею от ее эмоций.
Я не испытываю к девушке, живущей в этом доме, никаких братских чувств.
И последнее, самое отвратительное.
Я невероятно влип. Потому что меня к ней невыносимо, болезненно влечет.
ГЛАВА 16. Экзамены
…Та зима выдалась особенно лютой. Весь приют слег от Стылой болезни, даже наставники чихали и кашляли. Старший наставник валялся в бреду, младшие отправляли письма в соседние города, прося о помощи. Из городской лечебницы приезжал целитель, но его сил не хватало, ведь и в Лурдене было полно заболевших.
Я отделалась лишь сиплым натужным кашлем, а вот Ржавчине досталось по полной. Его даже поместили в заброшенном корпусе, отдельно от других детей. В пустую комнату всунули набитый соломой тюфяк и одеяло, поставили кувшин с водой. Я, чихая и фыркая, как дряхлая ослица, потащилась следом за Ржавчиной.
Мне никто не препятствовал, не до того было.
В сырой комнате пахло пылью и пеплом.
«Мальчика надо согреть, это может помочь. А лучше… помолись святым и Божественному Привратнику, девочка», — устало сказал приютский врачеватель прежде, чем уйти к другим, более обнадеживающим детям.
Ржавчина задыхался и бредил, его тело тряслось в лихорадке. В молитвы я никогда не верила, так что скептически хмыкнула и принялась за дело. Развела в грязном очаге огонь и стала греть в пламени камни. Переворачивала их огромным черным ухватом, вытаскивала, заворачивала в тряпку и тащила к Ржавчине. Обкладывала мальчишку этими горячими «грелками», держала его за руку и обещала прибить, если не очнется.
Ночью я обхватывала горячее тело друга, притягивала к себе, пела ему детские песенки и шептала считалочку, которую сама и сочинила: Хромоножка, Черный Дрозд, Ржавчина, Проныра… Лисий Нос и Серый Пес… Корочка от сыра. Дождь и Ветер, Плесень, Мор. Тень. Башмак… И Третий…
Я повторяла эти слова снова и снова, словно строила из знакомых имен сторожевые башни. Каждая — высокая и нерушимая, каждая до небес. Между ними — стена. А внутри — безопасность. Это было мое личное заклинание, моя нерушимая вера.
«Все мы здесь. И вот вопрос…
Кто за всех в ответе?
Вот и вся моя семья.
Угадай же, кто здесь я?»
В краткое мгновение сознания Ржавчина прошептал мне ответ. Я легла на жесткий пол и закрыла глаза.
К той страшной ночи я не спала уже несколько суток, и тяжелая дрема все же сморила меня. Я проснулась от странного шелестящего звука. Словно по пыльным доскам комнаты тащили жесткую парусину. Открыла глаза.
Над Ржавчиной склонилось чудовище. Эфрим. Это его крылья шуршали по полу. А сейчас его лапы с загнутыми черными когтями приподняли
Все это зрелище досталось одной мне.
Эфрим собирался сожрать Ржавчину. Или забрать с собой, как и других исчезнувших детей!
Я не издала ни звука. Лишь схватила из тлеющего очага ухват и со всей силы ткнула в бедро эфрима. Запахло паленой шерстью, чудовище зарычало. И повернуло ко мне жуткую голову.
Черные глаза уставились на меня.
— Пошел прочь! — пискнула я. — Не смей его трогать! Пошел!
Эфрим выронил мальчика. И двинулся ко мне.
А дальше — тьма. Единственный раз в жизни я потеряла сознание.
Наутро мой друг пришел в себя. Даже его кашель ослаб…
А в мой рассказ о жутком эфриме никто, конечно, не поверил.
Утром во время умывания я с ужасом увидела в зеркале серые радужки, лишь слегка отливающие зеленью. Неужели прошел почти месяц? В дверь постучал Кристиан, я подпрыгнула и выронила бутылку с мылом.
— Иви… все в порядке? — глухо спросил февр.
Я потерла бледные щеки, плеснула в лицо водой, глянула в зеркало. И ужаснулась. Зелень окончательно исчезла из моих глаз. А «брат» как назло стоит в коридоре и, кажется, собирается оставаться там до старости!
— Иви?
— Я еще не готова!
— Нам надо поговорить. О том, что было ночью.
Вот же склирз! Я нервно покосилась на дверь, раздумывая, что делать. Ночной кошмар отступил, но ощущение объятий Кристиана — нет. Я проснулась с его запахом на коже и странным чувством защищенности. И это пробуждало во мне странные чувства. Сильные и пугающие.
Только вот единственное, чего я хотела сейчас — чтобы Кристиан ушел!
Дверная ручка медленно опустилась, и я чуть не завопила.
— Поговорим вечером!
— Сейчас. Иви, выходи немедленно, ты торчишь там почти час.
— Вот настырный, — пробормотала я, таращась на свои серые радужки. — Чтоб тебя мыши покусали!
Как только я выйду, Кристиан потащит меня в гостиную для разговора. И точно увидит мои глаза! Что же делать? Я сжала кулаки, вгоняя ногти в ладони.
В гостиную мне точно нельзя. В коридоре горит лишь один рожок, в его приглушенном свете цвет глаз не разобраться. А вот в гостиной…
Похоже, у меня лишь один вариант.
Одним движением я скинула с себя длинный бархатный халат и шелковую сорочку, растрепала волосы так, чтобы пряди упали на лицо и плечи. Подхватила полотенце и обмотала вокруг тела. Посмотрела на себя в зеркало. Кусок пушистой ткани закрывал меня от груди до середины бедра, оставляя открытыми плечи и ноги. Жутко неприличное зрелище! Закусив губу, я стянула полотенце пониже, оголяя верх груди. Глянула на себя в зеркало, выдохнула и толкнула дверь.
— Ты решила там поселиться… — начал Кристиан и поперхнулся. Его взгляд уперся в верхнюю границу полотенца, упал вниз — до моих обнаженных ступней. И снова пополз вверх. Медленно. Мучительно медленно.