Мертвоводец
Шрифт:
Почему я его сразу не увидел?.. Даже сквозь нож… Понятно. Оно было в тряпку завернуто. Замотав находку обратно кусочком материи, я снова посмотрел мертвозрением. Ни малейшего следа красноты. И тоже, судя по всему, непростая штука. Уже обычным зрением я внимательно рассмотрел тряпицу. С носовой платок размером, тонкая до прозрачности. На ощупь будто из хлопка или чего–то подобного.
Получается, яйцо завернули в маскировочную материю, а затем спрятали внутрь ножа. Почему просто нож не завернуть? Во-первых, ткани бы не хватило, а во–вторых, это же идеальная маскировка. Накладываются на нож какие–то простые чары, вроде, скажем, самозаточки,
Яйцо я обернул той же тряпкой и спрятал в карман штанов.
***
Тела в воду я скинул на следующее утро. И «фоторобота», и то, что я оставил в лесу. Последнее начало разлагаться, его даже кто–то успел покусать за ночь. Сбегав за ним, пока Резкий спал, я забрал из леса и рюкзак. В зомби трупы не превратились. В мертвозрении они оставались бесцветными, безжизненными. У меня булыжник размером со второй подбородок депутата–единороса с души упал. Я не принес чуму в новый мир, а значит, имел полное право наслаждаться жизнью.
Кстати, если кому-то интересно, почему я не откусил ни кусочка от тел бандитов, то я и сам не знаю. Они подпадали под все критерии: были не очень хорошими людьми, при этом я не убил не одного из них ради того, чтобы сожрать. Самое главное, они уже умерли, и вполне рационально было бы налепить из них пельменей. Ведь теми же амулетами я не побрезговал?..
Странное ощущение, будто знакомое… Так бывает, когда со строгой диеты слезаешь. В течение недели или двух ты ешь очень мало, спортом занимаешься, худеешь на пять-шесть-семь килограммов, а потом, когда диета заканчивается, ты еще какое-то время не ешь ничего калорийного, хотя обязательств у тебя уже нет. Ты выполнил все, что хотел, но почему-то продолжаешь есть меньше, чем хочется. Возникает «боязнь еды». Скорей всего, из-за боязни потерять достигнутый результат.
Не совсем понятно было, что за результат я боялся потерять? Статус человека, навсегда отказавшегося от каннибализма? Гм…
«Здравствуйте, меня зовут Кирилл, и я каннибал…»
«Привет, Кирилл!»
Да уж, вряд ли в развитом обществе за то, что кого–то сожрал, будут наказывать сотней часов занятий в группе. Наверняка, и здесь это порицаемое деяние. Было бы обидно узнать, что я не съел их только из-за того, что в моем мозгу так глубоко заложены общественные нормы, далеко не все из которых правильны и логичны.
К черту! Я не обязан принимать окончательное решение сейчас. Вдруг, оторванный причиндал – в этом мире не такое уж и серьезное ранение. Пару сеансов массажа, немного притираний – и все, как новенький буду!
***
– Тукорук.
– Тупорук!
– Тупорук.
– Тупорук, ррал!
– Я так и сказал.
– Шакта, чуга!
– Тупорук, – снова повторил я.
– М’нака жагар! Ррала га! Ка…
Не выдержав, я все же ткнул ему в живот кулаком. Несильно – он только поперхнулся. Уж на что я считал себя спокойным парнем, но Чирик виртуозно умел выводить из
Единственным исключением в плане языка была… альтернативная лексика. К исходу второго дня я знал, что:
М’нака – кто-то, кто очень переживает, испытывая контакт с какашками.
Шакта – собственно, сами какашки.
Рыга – гм… вроде как не совсем какашки. В общем, что-то, что выглядит, как какашки, пахнет, как какашки, но при этом не какашки.
Жагар – вроде как прилагательное. И какашки, которые жагар в устах Чирса определенно были значительно более неприятной вещью чем те, которые не жагар.
Пласта и таска – тут я не разобрался. Вроде термины похожие, а вроде и отличия есть. Речь шла о слабости, неумении что-либо делать, страхе. Причем, таска, имело более плотную связь с какашками, чем пласта. Постепенно, я пришел в выводу, что все это как-то намекало на нетрадиционную сексуальную ориентацию. Хотя не зная, осуждались ли в их мире подобные связи, точного заключения я дать не мог.
Сахра – то же, что и пласта. Причем, различие было настолько неявным, что я уловить не сумел. Хотя Чирик явно отличал.
Хашак – простофиля, недотепа, дурачок. Лох, в общем.
Ррал – сложная штука, я до конца пока не раскусил. Иной раз вроде бы и ничего страшного, вроде «Блин!», а в другой – прям-таки смертельная обида. Все слова я пробовал на самом Чирике и на это, иной раз, он начинал верещать чуть ли не сильнее, чем на м’нака жагар, которое его очень-очень его огорчало.
Ганка – то же, что и хашак, но с ноткой такого… сочувствия что ли. Будто есть шанс постепенно перестать быть ганка и стать кем-то получше.
Реган – вот это что-то особенное. Насколько я понял, речь шла о каком-то человеке, о его имени. То ли очень плохом, то ли неудачливым. Это имя повторялось на разный лад в самых разных выражениях. Чем-то похоже на ррал, но скорее не смыслом, а вариативностью использования.
Словарный запас сомнительный, но язык я начал осваивать. Оставалась проблема с глазами. Всевозможные подергивания и подмигивания, которыми он регулярно пользовался при общении, сбивали с толку. Я понимал, что пропускаю целый пласт информации, но опасался что-либо уточнять у Чирика, чтобы не перегрузить его и без того багующий мозг. Я стал меньше смотреть на глаза, благо, что со словами по чуть-чуть налаживалось. Каждое, с которым определялся, записывал на бумажку, которую взял в рюкзаке.