Мёртвые души. Книга 1 и Книга 2
Шрифт:
Пролог — Искра
Мир был мёртв.
Без дыхания, без движения. Каменная тишина тянулась до горизонта — выжженная планета, забытая даже звёздами.
Он стоял посреди этой пустоты..
В его глазах отражалась не злость и не страх — только усталость. Тяжесть, которую несут те, кто перешёл грань возможного.
В его ладони вспыхнула искра — сгусток светящейся сути, тонкий, как дыхание,
Он посмотрел на неё и прошептал:
— С них всё началось… Средоточия… Как давно это было.
Слова затихли, растворившись в пепельном небе.
Искра дрогнула и, повинуясь воле, поднялась вверх. Там, среди неподвижных звёзд, она исчезла.
Он закрыл глаза.
И небо треснуло.
Один за другим распахнулись двенадцать порталов.
Из каждого шагнуло существо, чья суть вытекала за пределы формы. Первородные.
Силуэты из света, пустоты, кристаллической логики и первобытного жара.
Один вышел вперёд. Взгляд его был как гравитация, голос — без тона:
— Каэрион, ты нарушил предел.
— Ты стал угрозой. Ты должен быть стёрт.
Он — человек, почти бог, — не ответил.
Вместо слов — шаг.
И бой.
Планета дрожала.
Он ломал реальность, они сшивали её обратно. Его воля взрывала ткань времени, их присутствие давило на суть вещей.
Один — против двенадцати.
Когда всё затихло — в живых остались только трое.
Первый — пламя, не пылающее, а горящее вечно. Его звали Велдрис.
Второй — текучая, ледяная логика. Его имя — Иль’Таар.
Третий — молчаливый, юный, с лицом, впервые испытавшим ужас. Его имя потом будет звучать чаще других — Абсолют.
Они стояли среди пепла, молча глядя в воронку, где исчез Каэрион.
Абсолют проговорил первым:
— Это не должно повториться.
Велдрис склонился к трещине в материи:
— Любой, кто пойдёт тем путём, должен быть замечен заранее.
Иль’Таар произнёс, словно фиксируя код:
— Искра не должна разгореться вновь. Ни при каких условиях.
Трое коснулись центра разрушения.
— Клятва Троих. Да будет так.
И всё же они не заметили.
Вдалеке, в пустоте звёзд, что-то вспыхнуло.
Искра — та самая — дрожала. Словно чувствовала боль и зов одновременно.
Ещё
…и она сорвалась с места.
К новой жизни. К новой душе. К новому началу.
Глава 1
Глава первая.
Мёртвые души
Я впервые прочитал её в школе. "Мёртвые души".
Скучал тогда, если честно. Все эти помещики, их странные повадки, эти бесконечные описания…
Учитель говорил, что книга — великая, что в ней сатира, социальная критика, что Гоголь хотел высмеять пороки общества.
А ещё — что главный герой скупает мёртвые души умерших крепостных, чтобы обмануть систему и разбогатеть.
Я всё это запомнил. Я даже сдал сочинение.
Но потом… потом я перечитал её. Совсем недавно. В метро. Случайно нашёл в старом буккроссинге.
Пыльная, в мягкой обложке. Кто-то закладывал углы страниц — почему-то всегда в местах, где не было действия. Где Гоголь просто… размышлял.
И я вдруг понял: он знал.
Не просто про бюрократию. Не про помещиков. А про нас.
Мы действительно мёртвые. Или почти.
Смотрим в телефоны, пока рядом умирают идеи.
Работаем, чтобы тратить. Проводим годы, играя чужие роли.
Я вижу людей каждый день — в метро, на улицах, в офисе — и не могу отделаться от ощущения: внутри пусто.
Не злоба, не боль. Даже не апатия. Просто… пустота.
Будто что-то было, но исчезло.
Будто душа — если она когда-то и была — теперь только эхо.
Гоголь, как мне кажется, писал именно об этом. Просто не мог сказать прямо.
Или боялся. Или ему не позволили.
Может, он тоже просыпался. Может, это был его способ предупредить нас.
С тех пор я читаю "Мёртвые души" как инструкцию.
Как хронику эпохи, которая никогда не заканчивалась.
И, может быть, никогда не начиналась.
Потому что я чувствую это — всем нутром.
Я не как они.
Я не хочу жить по алгоритму. Не хочу улыбаться, потому что так надо, и умирать, не зная, жил ли вообще.
Что-то во мне ещё шевелится. Что-то сопротивляется.
Что-то живое.
И если я прав, то это объясняет всё.
Моё одиночество. Мою тревогу. Моё странное, упорное ощущение, что этот мир — всего лишь ловушка для душ.
Для мёртвых душ.
Уже в лифте я пожалел, что приехал.
Пахло чужими духами, стенки дрожали, словно сам дом нервничал. Под потолком мигала лампа, подмигивая мне, как бы говоря: «Ну что, снова на автомате?»
Дверь открылась. В коридоре уже слышались голоса. Смех. Музыка. Слишком громко, как всегда.