Мертвые канарейки не поют
Шрифт:
Нет, что он только что сказал – резекция матки?
– Вы что, вырезали мне… матку? – произнесла, не веря своим ушам, Рита.
Доктор, поправив очки, заявил:
– Если бы мы не сделали это, милая моя, то сепсиса было бы не избежать. Понимаю, вам девятнадцать, эта новость вас ошарашила, однако я могу рекомендовать вам хорошего психотерапевта. Где же у меня была ее визитка…
Рита в ужасе смотрела на разноцветную визитку, которую добрый доктор в очках в золотой оправе положил
Какой же он, право, заботливый.
Доктор продолжал что-то говорить, посыпались латинские термины, завертелись длиннющие предложения. А в голове у Риты билась одна и та же фраза.
Резекция матки.
То есть, попросту говоря, они на операционном столе в этом распрекрасной частной клинике, где всем заведовал друган Барковских, вырезали ей матку.
И это означало не только то, что теперь никаких доказательств имевшего место изнасилования не существует.
Это было бы плохо, но жить с этим было бы можно.
Хотя и с трудом.
Это означало, что она никогда и ни при каких обстоятельствах теперь не сможет иметь детей.
И это был непреложный факт и отныне часть ее жизни – жизни девятнадцатилетней студентки провинциального университета.
– Нет! Нет! НЕТ! – закричала Рита.
Доктор попытался ее успокоить, она, кажется, принялась стучать ему в грудь кулаками, попала по лицу, сбила эти ненавистные очки в золотой оправе.
И даже попала доктору по носу, причем специально, от чего он противно ойкнул и отвалился в сторону, прижав обе пухлые ручки к своему шнобелю.
Потом прибежали две медсестры в своих старомодных смешных шапочках, также не сумевшие совладать с вошедшей в раж пациенткой, потом в палату влетел дюжий медбрат, который скрутил девушку, а одна из медсестер сделала ей инъекцию.
И Рита заснула.
Когда девушка проснулась, первым, что она увидела, был огромный букет непомерно больших, нереально ярких пурпурных роз на гигантских стеблях, который стоял в третьей напольной вазе напротив ее кровати.
Дверь приоткрылась, появилась одна из медсестер, кажется, та самая, что засадила ей инъекцию, причем за ее спиной маячил дюжий медбрат.
– Ну как, успокоились? Фортелей больше выкидывать не намерены?
И, не дождавшись реакции от Риты, добавила:
– К вам гости!
Рита не сомневалась, что это родители, которые, узнав о случившемся с их дочерью, примчались в клинику.
На пороге палаты действительно возникло два человека, но были это не мама с отцом. Это были Барковские – отец и сын.
Чувствуя, что ей делается дурно, Рита вжалась в подушку, наблюдая за тем,
– Ритка-маргаритка, ну и задала ты нам жару! – произнес он с очаровательной фамильной улыбкой, обращаясь к ней, как к старой знакомой.
А не как к изнасилованной им девушке.
Впрочем, не исключено, что Лев Георгиевич не видел между двумя этими категориями особых противоречий.
В горле у Риты мгновенно пересохло, сердце заухало. Барковский-старший, лукаво посмотрев на вазу с бордовыми розами, произнес:
– Тебе же нравятся розы, Ритка-маргаритка?
– Не называйте меня так… – простонала девушка, и учтивый адвокат вдруг изменился: улыбка на его лице трансформировалась в злую гримасу, в изумрудных глазах засветилась ярость.
– Иначе что, Ритка-маргаритка? Иначе ты обратишься в полицию?
Гоша, с несколько отсутствующим видом стоявший в дверях, бросил на Риту быстрый взгляд, и девушка вдруг поняла: если отец и сын Барковские захотят, то смогут ее сейчас убить, прямо здесь, в больничной палате.
Например, придушить подушкой. Или впрыснуть какую-либо гадость из принесенного с собой шприца.
И им все сойдет с рук. Их друг-доктор, тот самый, в очках в золотой оправе, подтвердит, что у пациентки не выдержало сердце, или имела место легочная эмболия, или…
Или, или, или…
Адвокат Барковский, внезапно подавшись вперед, схватил Риту за руку и скомандовал:
– Сынок, давай!
Гоша, приблизившись к кровати, оперативно достал из кармана наручники, кажется, те же самые, из тайной комнаты. И так же прикрепил запястье Риты к спинке кровати больничной палаты.
Девушка завизжала, однако Лев Георгиевич схватил ее железной хваткой за горло и мягко, буквально по-отечески, произнес:
– Ты только пискни, и я тебя прямо здесь придушу. Не сопротивляйся, и тогда, обещаю, ты останешься в живых.
И добавил со смешком:
– Может быть…
Рита верила, что так оно и произойдет. А Гоша тем временем приковал ее вторую руку, после чего Лев Георгиевич, ослабив хватку на горле девушки, сказал:
– Я сейчас отпущу, и, если ты только пискнешь, это будет последнее, что ты сделаешь в своей юной жизни, Ритка-маргаритка. Тебе это понятно?