Мертвые, вставайте!
Шрифт:
Марк поставил кружку на доску и бесшумно вышел из сада. С улицы он пристально всмотрелся в Западный фронт. Ему казалось, что домработница приходила только по вторникам и пятницам. Какой сегодня день? Четверг. В доме, казалось, было тихо. Он оглядел высокую ухоженную решетку, в отличие от их собственной, без всяких следов ржавчины, наверху торчали острия, весьма опасные на вид. Всего-то и требовалось, что перемахнуть через нее, не попавшись на глаза прохожему, и проявить достаточно ловкости, чтобы не напороться на острие. Марк окинул взглядом пустынную улицу. Эта улочка ему решительно нравилась. Он пододвинул к решетке высокий мусорный бак и, как недавно Люсьен, забрался на него. Вцепился
Собственная ловкость привела его в восторг. Он соскочил на землю с другой стороны, подумав, что из него вышел бы не охотник, а отличный собиратель, сильный и проворный. Довольный, он поправил серебряные перстни, сместившиеся во время подъема, и мягкими шагами направился к молодому буку. Зачем? Неужели он с таким трудом проник в сад, чтобы только взглянуть на глупое бессловесное дерево? Просто он сам себе пообещал это сделать, к тому же был сыт по горло тем, что увяз в этой истории, вытащить из которой Александру становилась труднее с каждым днем. Эта гордая дурочка все делала невпопад.
Марк взялся за прохладный ствол сначала одной, потом другой рукой. Деревце еще молодое, так что он смог обхватить его пальцами. Марку хотелось его задушить, сжать ему горло, пока оно не расскажет ему, даваясь икотой, что делает в этом саду. Обескураженный, он уронил руки. Дерево не задушишь. Дерево держит рот на замке, оно немое, хуже, чем рыба, даже не умеет пускать пузыри. Оно выпускает только листья, ветви, корни. Да, еще оно выпускает кислород, а это полезно. А больше ничего. Оно безмолвно. Немое, как Матиас, который хочет заставить говорить кучи кремневых орудий и костных останков: бессловесный тип, беседующий с бессловесными предметами. Дальше некуда. Матиас уверял, что слышит их, что для этого достаточно знать их язык и уметь слушать. Марк, любивший только болтливые тексты, свои и чужие, не мог оценить молчаливую беседу. Но Матиас все-таки чего-то добивался, с этим не поспоришь.
Он сел рядом с деревом. Бук дважды выкапывали, и земля вокруг него еще не совсем заросла травой. Он погладил ладонью невысокую редкую поросль. Скоро она станет густой и высокой, и уже ничего не будет заметно. О дереве и его земле забудут. Раздосадованный, Марк пучками стал вырывать молодую траву. Что-то здесь не так. Земля была жирной, темной, почти черной. Он хорошо помнил те два дня, когда они копали и закапывали эту бесплодную траншею. Он снова увидел Матиаса, ушедшего в землю по бедра и говорившего, что хватит копать, надо остановиться, дальше земля не потревожена, не тронута. Он снова увидел его ступни в сандалиях, обсыпанные землей. Но землей глинистой, желто-коричневой, легкой. Ею была набита и белая трубка, которую он подобрал, пробормотав: «Восемнадцатый век». Светлая рыхлая земля. Закапывая яму, они перемешали светлую землю с гумусом. Светлую, совсем не такую, как та, что он сейчас разминал пальцами. Неужели так быстро образовался новый гумус? Марк поскреб поглубже. Везде черная земля. Он обошел вокруг дерева, вглядываясь в почву. Никаких сомнений, затронуты нижележащие слои. Слои земли уже не были такими, какими они их оставили. Но после них копали полицейские. Возможно, они спускались глубже, возможно, они вскрывали и нижележащий слой черной земли. Наверное, так все и было. Они не распознали нетронутые слои и глубоко разрыли черную землю, которую потом рассыпали по поверхности. Только так это можно объяснить. Ничего интересного.
Марк посидел там еще недолго, машинально бороздя землю пальцами. Он подобрал маленький керамический обломок, который показался ему относящимся скорее к шестнадцатому, чем к восемнадцатому
– Сама сдержанность, – сказал Вандузлер.
– Подумаешь, – сказал Марк, вытирая руки о брюки. – Я только навестил дерево.
– И что оно тебе сказало?
– Что ищейки Легенека докопались до самого шестнадцатого века, глубже, чем мы. Матиас не так уж не прав, земля может говорить. Как твои дела?
– Спускайся с мусорного бака, а то я до тебя не докричусь. Кристоф Домпьер действительно сын критика Даниэля Домпьера. Так что это мы выяснили. Ну а Легенек приказал начать поиски в архивах Симеонидиса, но, как и мы, почти не продвинулся. Одна радость – все восемнадцать лодок, пропавших в Бретани, вернулись в порт.
Проходя через сад, Марк забрал свою кружку. На дне оставалась капелька холодного кофе, которую он допил.
– Почти полдень, – сказал он. – Пойду ополоснусь и смотаюсь в бочку, пора перекусить.
– Это роскошь, – сказал Вандузлер.
– Да, но сегодня четверг. В память Софии.
– А может, ради встречи с Александрой? Или ради телячьего рагу?
– Я этого не говорил. Так ты идешь?
Александра сидела на своем обычном месте и, выбиваясь из сил, кормила сына, который был в капризном настроении. Марк погладил Кирилла по голове и дал ему поиграть своими перстнями. Мальчику нравились перстни святого Марка. Марк говорил, что их подарил ему один волшебник, что перстни с секретом, но он никак не может его разгадать. Волшебник умчался на переменку, так ничего и не объяснив. Кирилл их и тер, и поворачивал, и дул на них, но ничего не происходило. Марк подошел пожать руку Матиасу, который словно прирос к стойке бара.
– Что с тобой? – спросил Марк. – Ты будто окаменел.
– Я не окаменел, я застрял. Переодевался на бегу и все надел – и рубашку, и жилет, и бабочку, – но забыл ботинки. А Жюльет говорит, что в сандалиях обслуживать нельзя. Забавно, что для нее это так принципиально.
– Я ее понимаю, – сказал Марк. – Я тебе их принесу. Приготовь мне порцию рагу.
Пять минут спустя Марк вернулся с ботинками и с трубкой со светлой землей.
– Помнишь эту трубку и эту землю? – спросил он Матиаса.
– Разумеется.
– Утром я сходил поздоровался с деревом. Там на поверхности уже другая земля. Она черная и жирная.
– Как у тебя под ногтями?
– Точно.
– Это означает, что полицейские копали глубже, чем мы.
– Да. Я так и подумал.
Марк сунул трубку себе в карман и ощутил под пальцами керамический обломок. Марк перекладывал из кармана в карман множество бесполезных вещиц, от которых потом ему уже не удавалось отделаться. Его карманы, как и его память, редко оставляли его в покое.
Переобувшись, Матиас усадил Марка и Вандуз-лера за стол Александры, которая сказала, что они ей не помешают. Она ничего не говорила о вчерашнем допросе, и Марк предпочел не расспрашивать. Александра спросила, как они съездили в Дурдан и как поживает дедушка. Марк взглянул на крестного, тот едва заметно кивнул. Марк злился на себя за то, что спрашивал у него разрешения поговорить с Лекс, чувствуя, как глубоко укоренились в нем сомнения. Он подробно рассказал ей о папке за семьдесят восьмой год, уже не зная, делает он это от чистого сердца или дает ей «походить в кильватере», чтобы проследить за ее реакцией. Но понурая Александра никак не отреагировала. Сказала только, что надо будет навестить дедушку в выходные.