Мертвый индеец (Игра в гестапо - 3)
Шрифт:
– И в-пятых, фишка сезона, - пахнущий одеколоном докладчик сложил все наличествующие пальцы в кулак.
– Сам Брюс Боур в сопровождении своей супруги!..
– Своей вдовы, - удовлетворенно заметил серебристый хек.
– Шеф уж боялся, что его в Лос-Анджелесе придется отлавливать, и тут вдруг такой визит доброй воли. Сам - и к нам, прямо барашек на заклание. Хороший был артист этот Брюс.
– Настоящий профессионал, - согласился наодеколоненный: - Золотой фонд Голливуда. Могу спорить, что президенты выразят потом соболезнования.
–
– Наш кино не очень любит, он все больше настольный теннис... А американский - почти стопроцентно выразит, проверено. Когда Тони Кинга хоронили, Госдепартамент даже выпускал специальное заявление, я в "Московском листке" читал...
– И что там Госдепартамент заявил?
– полюбопытствовал пахнущий одеколоном.
Серебристый хек наморщил лоб, пытаясь вспомнить.
– По-моему, что и обычно пишут, - наконец, проговорил он.
– Смерть вырвала из наших рядов. Выдающийся актер. Память потомков... Строчки три в общей сложности.
– Про Брюса напишут больше, - с уверенностью предрек пахнущий одеколоном "Ле-Крезо".
– Строк пятнадцать как минимум. Я вчера вечером нарочно его "Неукротимого" пересматривал. Копия
тряпочная, рамка дрожит, звук как из подвала, переводчика, поганца, я бы своими руками удавил. Про цветопередачу и не говорю. И все равно - на Брюсе глаз отдыхает. Умел ведь парень на средних планах так работать, как Слаю с Арнольдом и не снилось. Каждый жест, каждый поворот головы - все у него был просчитано...
– Почему это только на средних планах?
– удивился серебристый.
– А крупнячки ты что, в расчет не берешь? Помнишь "Флорентийского сокола"? Двадцать минут монолога - одни только глаза. Куда там твоему Брандо в "Апокалипсисе"! И, главное, все на нерве, на нерве... О-ох, до чего классный был мастер. Талант, от бога.
Дмитрий Олегович обратил внимание, что оба разговаривают о Брюсе Боуре уже как о покойнике, несколько забегая вперед. Должно быть, этот Сорок Восьмой и впрямь был мастером своего дела, и появись он здесь... Курочкин старательно стал гасить тревожные мысли, краем уха прислушиваясь к происходящему киноразговору.
– Талант, не спорю, - говорил наодеколоненный, пожимая плечами. Мастер, не спорю. Но в "Соколе" у него была не лучшая роль. Там у него все-таки не нерв был, а голая истерика. Двадцать два очка, небольшой перебор.
– Не перебор, а самое то, - увесисто возразил серебристый хек и мотнул головой в сторону гоблинов-охранников, словно бы призывая их в свидетели.
– За перебор бы ему сроду "Оскара" не дали, за роль-то второго плана. Не забудь, там Альраун шел у него в конкурентах, и онто своего бы не упустил. Садовника в "Катастрофе" Аль здорово сыграл, стильно, но наш Брюс, покойник, его обставил...
– "Катастрофа" - угарная вещь, - вновь не выдержал молчания все тот же компьютерный гоблин.
– Мы с мужиками в "Зарядье" на спор считали, сколь
ко раз будет ржачка за десять минут. Десять раз и было! А
Грозный взгляд серебристого помешал гоблину поделиться впечатлениями: споткнувшись об этот взгляд, гоблин поперхнулся, умолк и уставился в пол.
– Брюс, конечно, сыграл сильнее, чем Альраун, - задумчиво произнес пахнущий одеколоном.
– Но роль-то у него получилась не киношная, а театральная.
– Само собой, - не стал спорить серебристый.
– Только это ему не в минус, а в плюс. Он, между прочим, специально у Страсберга уроки брал, по системе Станиславского.
– Страсберг - это фирма, - уважительно сказал наодеколоненный. Даже слишком серьезная для Голливуда. Не зря ведь к нашему Брюсу не кто-нибудь, а месье Годар прицеливался. В Каннах, еще в восемьдесят пятом...
Курочкин немедленно навострил уши, надеясь узнать, при каких обстоятельствах этот самый Годар уже стрелял в Брюса Боура и почему промахнулся. Однако серебристый с наодеколоненным стали болтать про какие-то фестивали, пальмовые ветви и прочие вещи, никак не связанные с терактом. Похоже, они забыли о присутствии Дмитрия Олеговича.
– Хм!
– громко откашлялся Курочкин.
Серебристый хек и тот второй, облитый одеколоном, тут же прервали свою дискуссию и почтительно уставились на него.
– Я хочу спросить...
– начал было Курочкин и почти уже собрался осведомиться насчет снайпера месье Годара, но в последний момент все-таки передумал. Возможно, об эпизоде в Каннах должен был и так знать любой уважающий себя террорист, и тогда неосведомленность Дмитрия Олеговича навлекла бы на него подозрение.
Серебристый и наодеколоненный меж тем изображали предельное внимание, дожидаясь окончания фразы.
– Я хочу спросить... э-э...
– Курочкин произнес первое, что пришло в голову.
– Насколько... э-э... достоверны ваши сведения о перемещении... э-э... ОБЪЕКТА? Вы уверены, что все они пройдут именно здесь?
– Сто процентов гарантии, - хором ответили хек и любитель одеколона "Ле-Крезо".
– Куда им деваться?
– Понимаю, - кивнул Дмитрий Олегович.
– У вас свои люди в Кремле...
Серебристый хек с довольной улыбкой покачал головой.
– Все гораздо проще, - объяснил он.
– Еще пять дней назад владельцев коммерческих палаток вызвали в мэрию и строго-настрого приказали к приезду американцев выкрасить фасады своих временных торговых точек. Но вот бесплатную краску выдали далеко не всем палаточникам, а только некоторым, по особому списку... После этого прочертить маршрут движения было уже совсем плевым делом.
8
Сиреневая бумажка походила на ресторанное меню. Только вместо названий первых, вторых и третьих блюд здесь значился по пунктам продуманный распорядок действий киллера Сорок Восьмого на ближайшие три часа, а место цен занимали часы и минуты.