Мертвый невод Егора Лисицы
Шрифт:
По бывшей Скобелевской улице (теперь, конечно, Красноармейской) прошел строгим шагом человек в фуражке и с портфелем. Попетлял вокруг корпуса краснокирпичных казарм и остановился у невысокого здания. А потом вдруг шагнул и – пропал. Но советская милиция мистики не любит и запросто так исчезнуть никому не даст – человек ступил из круга фонарного света в темноту крыльца, потянул на себя дверь с табличкой, на которой значилось: «Доноблугро».
Я хотел его окликнуть, попросить придержать дверь – мешали горячие пирожки в насквозь промасленной бумаге, – но не успел.
У барьера при входе меня
– «Вечерка» извещает: за один день зарегистрирована тысяча случаев заболевания гриппом!
Я кинул взгляд на стенд с передовицей. Из-под старого «Ведется подготовка к юбилею 10 лет Февральской революции» торчит новое: «Мартовский субботник». Прицеплено вырезанное объявление: «Каждый подписчик газеты «Трудовой Дон» получит художественный фотоснимок Ленина в гробу». И ниже – Берлин сообщает, что англичане готовят очередную провокацию против советских дипломатов.
– Антисоветские планы Англии теперь неопровержимый факт, а вот Германия не поддается гипнозу британцев! – Дежурный, подняв указательный палец, резюмировал передовицу. И уже другим тоном добавил: – Товарищ Лисица, тебя к начальству вызывают.
Кабинет начальства был старый. А само начальство – новое. Только на моей короткой памяти в Доноблугро – третье. Но разговоры велись обычно одни и те же. Песочили за небрежно заполненные отчеты и низкую скорость работы. И правда, мы успевали до обидного мало. Я, как «судмедэксперт, приписанный к розыску», имел право изучать материалы дела, осматривать вещественные доказательства и опрашивать свидетелей – в общем, почти карт-бланш, равен по полномочиям уголовному следователю. Учитывая наличие краевой лаборатории судебно-медицинской экспертизы, можно было сказать, что значимость работы криминалиста наконец-то оценили! Моя мечта сбывалась прямо в эти дни. Понимая, как чудовищно дорого обходятся ошибки в работе, я набирал практику всюду, где было можно. Всем нам приходилось быть специалистами самого широкого профиля. А среди рутины – грабежей и бандитских налетов – попадались интереснейшие для судебного врача случаи. Рук же в милиции по-прежнему не хватало. Под моим «шефством» было всего двое сотрудников да неуловимый Цырыпкин – фотограф. Один из «моих», то есть приписанных к судмедкабинету, товарищей – младший милиционер Вася Репин, прозванный Репой, – уже маялся в кабинете начальства.
За шкафом с картотекой я разглядел силуэт гражданина с портфелем. Он напомнил мне нигилистов, какими их изображали в романах, – широкое пальто, косоворотка, волосы неровно острижены. Из этой картины выбивалась фуражка с прицепленной красной звездой, которую он держал на коленях. Гражданин молча кивнул мне. Хозяин кабинета – начальник уголовно-розыскного подотдела – поздоровался, потер переносицу, подцепил бумаги желтыми от махорки пальцами и заговорил ровным тоном:
– Большое внимание сейчас уделяется уголовщине в сельских местностях. Есть верные сведения, что на Дону и Кубани остаются несколько сотен бандитов. В их числе бывшие царские офицеры. Умело конспирируясь…
Я устал стоять и сел, не спрашивая разрешения. Начугро не отреагировал – не признавал церемоний. Взглянув на меня, Репа тоже пристроился на клеенчатый диван.
Я никак не мог взять в толк: к чему эта политинформация?
– Стоит задача укрепить низовой аппарат в станицах путем помощи от окружного угрозыска, то есть нас.
Начальник обвел меня и Репина взглядом, кивнул в угол:
– Вот товарищ прибыл к нам в связи с этим. Командирован из района, чтобы получить от нас содействие.
«Нигилист», несколько высунувшись, качнул головой. Протянул руку, коротко представился: Турщ. Начальник пояснил, что товарищ Турщ из ОГПУ.
– А ведомству, как вы знаете, – продолжил начугро, – доверена работа по подавлению любых контрреволюционных явлений, в том числе бандитизма и уголовщины.
Я рассмотрел тонкие, как нарисованные, брови товарища Турща и женский рот, неестественно красный в кудрявой бородке. Комиссар с лицом отрока.
Он заговорил отрывисто, будто телеграфируя, помогая себе жестами:
– В рыбачьем поселке Ряженое пропала местная активистка. Любовь Рудина. Некоторое время назад уехала в город за покупками для ячейки станичного ревкома. Но домой, то есть в общежитие, так и не вернулась. Рано утром ее товарки забили тревогу. Тело вскоре нашли. На Гадючьем куте – это мыс у заводи недалеко от поселка.
Репа скучал: случай с гражданкой в станице был ему неинтересен. Для Репы настоящие дела – это бандиты или, на худой конец, валютчики, связанные с биржей и недавно со стрельбой ликвидированные в Ростове.
Я выдержал паузу, прежде чем задать логичный вопрос:
– Смерть насильственная?
Казалось, Турщ ждал этого вопроса, однако уточнил, почему я так думаю.
– Рискнул предположить, раз вызвали нас с коллегой, – я показал на Репу.
Турщ покачал головой:
– В том-то и дело, что местный фельдшер не обнаружил следов насильственного преступления. Не утонула, и ранений тоже никаких. Учитывая обстоятельства и обстановку, в которой нашли Рудину, местные заговорили о смерти сверхъестественной.
Я вскинул брови.
– Тело якобы находилось у берега, завернутое в материю, нечто вроде савана, – пояснил Турщ. – Но главное, что вызвало пересуды, – вода вокруг была красного цвета.
Репа присвистнул.
– Почему «якобы»? – уточнил я. Слово не показалось мне оговоркой.
– Теперь точно не узнать, как было на самом деле. Только со слов местного, который ее нашел, – выдохнул Турщ. – Австрияк – это его прозвище, он из немцев. На самом-то деле он Якоб Мозер. Травмирован боями в германскую. Зачем-то перевез тело в сельскую церковь на острове. Ворвался туда, нес ее на руках, выкрикивал строчки из религиозных текстов.
– Что конкретно?
– Насчет красных вод и в целом, так сказать, о конце света. Вредный бред. Утверждал, что случай мистический. После разошелся слух, что на материю, в которую завернули Рудину, были краской нанесены различные знаки, чуть ли не каббалистические, в том числе, – Турщ дотронулся до фуражки, – звезда.
– Говорите, он травмирован. Психически или?..
– Странности есть, контужен. Но не умалишенный, если вы об этом. Хотя я не могу точно судить. Место на берегу мы разыскали после, с его слов.