Мертвый среди живых
Шрифт:
19.32.
Надо проверить, нет ли здесь чего связанного с Габриэль Вьера и Филиппом Халлом.
Когда Воорт обращает внимание на шкафчики, Мики все еще возится с названиями: «Деловая тактика в двадцать первом веке».
— А вот теперь мы собираемся нарушить закон, — говорит Воорт.
В верхнем ящике он находит пару дорогих фотоаппаратов «Никон», телефотообъективы, дюжину коробок с пустой пленкой. Сердце начинает биться быстрее.
В следующем ящике он видит груду прямоугольных картонных коробочек с наклейками «Ричи», «Дуги», «184», «Записи в трейлере». Воорт находит пару карманных
— Так, значит, наш парень ведет собственное расследование?
Относительно содержимого картонок Воорт разочарован — первые две оказались пустыми, и только в коробке с надписью «Ривердейл» лежит кассета.
Воорт ставит кассету в один из магнитофонов «Сони».
Качество звука превосходное. Он слышит свист проносящегося транспорта, звук дворников по ветровому стеклу и гудки клаксона. Звуки улицы становятся все громче, и поэтому у Воорта создается впечатление, что кто-то опустил стекло машины. Он слышит нарастающий звук шагов по мостовой и мысленно представляет, что кто-то быстро идет к автомобилю.
Мужчина дружелюбно говорит: «Ты хорошо провел время, Ричи».
Хриплый голос собеседника звучит в ответ уважительно: «Там никакого движения в два часа ночи. Скажите, где нам все это оставить?»
«Езжай за мной по дороге. Завтра нам понадобятся двадцатифутовые. Никто не видел, как ты что-то берешь, да?» «Думаете, я хочу в тюрягу?»
Помехи заглушают все остальное. «Что за двадцатифутовые?» — думает Воорт, не останавливая пленку на случай, если голоса появятся снова.
— Везунчик, взгляни-ка лучше на это, — произносит стоящий позади Мики.
Но Ричи возвращается и говорит: «Мы можем привезти остаток завтра».
— Везунчик!
Мики что-то протягивает — это фотоальбом, понимает Воорт. Мики тычет в альбом пальцем, и лицо напарника такое белое, что Воорт останавливает пленку.
— Это фотографии и статьи о тебе.
Воорт медленно листает страницы и с каждой фотографией все больше чувствует вторжение в свою личную жизнь. Вот Воорт у себя в саду, дома, вырезает статью из журнала «Дом и сад». Вот статья в «Нью-Йорк пост» о герое-полицейском, распутавшем дело Зешки, и биографический очерк «Люди», после которого — бодрое упоминание о деле Норы Клей. Несколько вырезок из «Нью-Йорк таймс» о «Клубе разбитых сердец» — там есть снимки офиса Воорта, самого Воорта, сидящего в «ягуаре» с Камиллой, Воорта в федеральном суде и джаз-баре Зеппы — там он любит бывать.
— По крайней мере это не его снимки, — говорит Мики.
— Ты всегда видишь хорошее.
Воорт снова включает магнитофон. Помехи. Он опять ставит пленку «Ричи».
На этот раз с Ричи говорит другой мужчина.
Ричи: «Ей не терпится снова увидеть вас».
Мужчина: «Если бы моя жена так трахалась, я никогда не уехал бы из Гарден-сити. Сколько ей платят твои парни?»
Ричи:
Помехи. Запись на проклятой пленке варьируется от великолепного звука до просто убийственных помех. Затем Воорт понимает, что помехи на обеих пленках похожи.
— Это помехи? — спрашивает Воорт Мики.
— Нет, Кливлендская симфония.
— Я серьезно. Все то же самое. Послушай — высокие, низкие, высокие. Ритмично.
— Наверное, в животе бурчит.
— Мики, — обрывает Воорт, — ты слышал когда-нибудь о «белом шуме»?
— Хочешь сказать, что это шум, похожий на волны? На лес? На дождь? По-твоему, это генератор «шума»?
— Я просто говорю, что один и тот же звук повторяется снова и снова, и возникает всякий раз, когда мы готовы услышать что-то важное.
— По-моему, тебе неплохо было бы вздремнуть.
Воорт открывает нижний ящик шкафчика, и дыхание его замирает при виде коричневых папок. Он просматривает наклейки.
«Ричи». «Дуги». «Айнвуд».
Но все они пусты.
«Что за…»
Воорт открывает папку под названием «Ривердейл».
— Фото, — констатирует Мики нахмурившись. — Что это? Дом? Отвесная скала или стена дома. Одно из двух — или Уэнделл — худший фотограф на свете, или я в художественной галерее Макса Протетча. Убийца-авангардист. Только этого нам недоставало.
Воорт пробует разглядывать снимки с разных сторон. Но чем больше они с Мики разбираются, тем меньше становится смысла.
— Я бы сказал, что фотограф лежит на земле и снимает под дождем. Видишь? Капли дождя на объективе. Вот нависает крыша. Это дом в стиле Тюдоров! Вот деревянный… по камню.
— Папка «Бруклин» пуста, — говорит Мики.
Воорт открывает папку «Путешествия», и сердце екает.
На этот раз перед ним длинный ряд снимков Габриэль Вьера с Шестой авеню. Понятно, что обреченной женщине и в голову не приходит, что она в видоискателе. Воорт видит, как Габриэль исчезает в здании, где будет убита. Габриэль садится в машину. Прогуливает в парке крошечного белого пуделя.
— Буду минут через двадцать, — говорит Ева в ответ на их звонок. — Неплохая работа, Воорт.
Спустя пару минут начальство уже в пути, а Воорт находит в мусорной корзине черновик письма «оскорбленного убийцы». Там же лежит и папка с надписью «Халл», в которой содержатся подробные записи о ежедневных ленчах жертвы в Центральном парке, плюс карта Ривердейла, в Бронксе — несколько улиц выделены желтым цветом, но не пересекаются.
— Мы достали его, — говорит Мики.
— Да? И ты видишь его?
— Передохни, Везунчик.
— Где же он? — произносит Воорт.
«Когда мертвые возвращаются, они выглядят как живые, но мозг, сердце и кровообращение у них иные. У нас, мертвых, другие мысли. Умерев единожды, мы уже не боимся умереть снова. И отчасти это делает нас свободными».
В 19.06 отец Дуглас Дэли, так значится в его водительском удостоверении, возвращается на Вторую авеню, после того как полчаса назад секретарша Эйдена Прайса сообщила ему, что Эйден задерживается, и поинтересовалась: