Мерзость
Шрифт:
В то время, когда Тибет закрывался для иностранных альпинистов, Непал постепенно открывался.
В октябре 1929 года — через неделю после краха на фондовой бирже — я получил открытку из Непала. На маленькой открытке были экзотические, не знакомые большинству британцев или американцев непальские печати, а поверх них — индийские и британские, поскольку ее переслали мне через официальных лиц в Нью-Дели и Королевское географическое общество в Лондоне. На обороте несколько рукописных строчек:
Джейк
Надеемся, с тобой все хорошо. Ферма в долине Кхумбу довольно прибыльна, и мы оба очень счастливы. Маленькие Чарльз и Рут-Энн шлют тебе
Твои друзья навек
Подписей не было. Ферма в долине Кхумбу? Единственным из известных мне европейцев, которому удалось поселиться и основать ферму в Непале, был К.Т. Овингс, но в 1925 году, во время визита в наш лагерь в Сиккиме, он меня практически не замечал, и кроме того, он явно не стал бы заканчивать письмо фразой: «Твои друзья [68] навек».
68
Во множественном числе.
В таком случае, кто это мог быть, кроме Дикона и Реджи? Если «маленькие Чарльз и Рут-Энн» — это дети, родившиеся у моих друзей после их исчезновения на Эвересте в мае 1925 года, то я могу понять, почему они назвали мальчика Чарльзом — так звали кузена Реджи, старшего брата Перси и друга Дикона, получившего на войне такие ужасные раны, — но Рут-Энн? Год спустя мне пришлось немало порыться в лондонских архивах, чтобы выяснить: у Чарльза Дэвиса Дикона была младшая сестра Рут-Энн, умершая в 1899 году через месяц после рождения.
Поэтому я предпочитаю верить, что Реджи и Дикон поженились — или по крайней мере жили вместе — и решили поселиться в Непале, вдали от нашего мира, где прожили все 20-е, 30-е и 40-е годы. Но неужели Дикон не участвовал во второй войне с Германией? Возможно, он посчитал, что с него хватит.
Я много чем занимался в жизни, а среди моих восхождений были экспедиции на Аляску (вместе с еще одним выпускником Гарварда, Брэдом Уошберном), на гору Клильон в 33-м и гору Форейкер в 34-м. Во время третьей экспедиции на Аляску в конце 1940-х я вместе с четырьмя товарищами провел девять дней в крошечной снежной пещере на высоте 17 900 футов. Двое умерли от переохлаждения, но мне повезло — я всего лишь лишился двух обмороженных пальцев на левой руке.
Первый раз — почти против своей воли — я вернулся в Гималаи после двух лет, проведенных в Антарктике с адмиралом Бэрдом. Это была разведывательная экспедиция 1936 года к Нанда Деви, красивейшей горе в окружении почти непреодолимых скал — незабываемое приключение с моим другом Чарли, а также с Биллом Тилманом, Эдом Картером и другими альпинистами. В 1938 году я участвовал, тоже вместе с бывшими членами Гарвардского клуба альпинистов, в попытке покорения К2 — второй из высочайших вершин мира и, на мой взгляд, более опасной, чем Эверест. (Кажется, я уже говорил, что в годы моей учебы в университете клуба еще не было.) В тот год никто не поднялся на вершину.
Я также упоминал о моей службе в УСС во время войны и не буду утомлять вас подробностями; скажу лишь, что использовал все доступные мне секретные каналы в поисках каких-либо упоминаний о Реджи и Ричарде Дэвисе Диконе — или даже о лорде Персивале Бромли или Курте Майере и Бруно Зигле. Но ничего не нашел.
В 1953 году, в возрасте 51 года, уже не такой молодой и сильный, я последний раз побывал в Гималаях — сопровождал моего друга Чарли в его второй попытке покорить К2. В том году никто не достиг вершины — К2 еще более негостеприимна, чем Эверест, и строго охраняет свои секреты, — но
К несчастью, один из наших товарищей — Арт Гилкей — получил травму при спуске. Мы попытались спустить Гилкея вниз, и остальные члены «братства веревки», как потом назвал их Чарли, закрепили его — завернутого в спальник — на крутом склоне, а сами принялись вырубать ступени на опасном участке. Но либо лавина, которую мы не слышали, либо сам Гилкей (по неизвестной причине) вырвали надежные крепления, к которым он был привязан, и он соскользнул вниз и разбился.
Я уже говорил о том, что такие падения в горах способны повергнуть в шок — они оставляют после себя кровавый след, истерзанную плоть, обрывки одежды, оторванные конечности, ошметки мозга, — и Чарли до конца жизни не мог забыть, как мы несколько часов спускались по склону мимо окровавленных останков его близкого друга. Много лет спустя его преследовали приступы депрессии и галлюцинации, когда на дороге перед его машиной вдруг появлялась кровь; теперь, в непредставимом будущем 1992 года, врачи назвали бы это «посттравматическим стрессом».
После второй экспедиции на К2 и гибели Арта Гилкея я навсегда распрощался с Гималаями.
Да, чуть не забыл самое важное, что случилось за эти десятилетия. Не умею я писать эпилоги.
В 1948 году я был в Берлине в составе группы УСС, которая занималась допросом нацистов, и в одной из немецких газет — язык я выучил во время войны — наткнулся на статью, которая заставила меня отставить бокал с пивом и замереть на несколько минут.
Четверо чокнутых немецких альпинистов пытались посреди зимы покорить гору Эйгер, повторив первый успешный маршрут Генриха Харрера по Эйгерванду — смертельно опасной, забравшей жизни многих альпинистов Северной стене Эйгера, — и наткнулись на замерзшее тело одинокого альпиниста на вершине так называемого Паука, над белой паутиной вертикальных снежных полей, прямо под трещинами, которые ведут к верхнему гребню горы-убийцы высотой 13 022 фута.
Альпинист — он выглядел слишком старым для восхождения на Эйгер, лет пятидесяти с лишним — явно был остановлен на последнем участке маршрута сильнейшей бурей, которая пронеслась над северной стеной и заперла его в одиноком бивуаке на шестидюймовом карнизе, откуда он из-за плохой погоды не мог ни подняться, ни спуститься, и замерз насмерть. У мужчины с собой не было ни удостоверения, ни бумажника, ни чего-либо другого, что помогло бы установить его личность, а в соседней деревне и в гостинице «Кляйне Шайде» в долине у подножия Северной стены Эйгера никто не видел, как он проходил мимо. В статье также приводили слова альпинистов, что на немолодом лице мужчины застыла слабая улыбка.
Зимой 1948 года Ричарду Дэвису Дикону было бы 59 лет — в таком возрасте только безумец мог штурмовать серьезную стену, тем более в одиночку, не говоря уже о Эйгерванде. Опознать мужчину не удалось (и даже увидеть второй раз, поскольку снежная лавина сбросила его вниз еще до того, как следующая группа поднялась на эту высоту в конце лета того же года), а у немецких альпинистов не было с собой фотоаппарата, когда они нашли тело, но я ясно представляю себе лицо Дикона. Я даже могу представить, о чем он думал, когда буря остановила его у самой вершины и появились первые признаки переохлаждения. Он не винил бы гору.