Мещанское счастье
Шрифт:
Он вслушивался в это новое для него слово, как человек, который вслушивается в только что родившуюся и начинающую расти мысль. Вот он что-то очень ясно понял и усвоил, так что это выразилось во всей его фигуре, и он прищурил глаза от внутренней боли. «Подлость? ну так что ж такое? – думал он. – С новым чувством познакомился. Опыты обходятся нелегко, ничего даром не узнаешь. Зато теперь вполне человек!» Ему противно стало от такого направления мыслей. «Но кому какое дело? – думал он. – Всякий сам за себя отвечает, а тут иначе и быть не могло». Ему хотелось остановить в себе это мучительное брожение мыслей.
– Елена Ильинишна, нам проститься надобно.
Она не отвечала.
–
– Егорушка, меня никто больше любить не будет.
Она бросилась к нему на грудь, обняла, поцеловала его. Рыдания ее надрывали душу Молотову… Жутко ему стало… слеза прошибла, и он с чувством отвечал на ее поцелуи… Жаль, невыносимо жаль стало ему этой бедной девушки… глупенькой, кисейной девушки… Она так жить хотела, так любить хотела и доживала последнюю лучшую минуту жизни. Впереди ее пошлость, позади тоже пошлость. Ясное дело, что она выйдет замуж, и, быть может, еще бить ее будут… Теперь она могла бы воскреснуть и развиться, но… суждено уже так, что из нее выйдет не человек-женщина, а баба-женщина. Молотов чувствовал это. Страшно ему было за Леночку. «Пропадет она!» – думал он…
– Леночка, прости меня, – шептал он…
– Я знаю, отчего ты не можешь любить меня…
Молотов целовал ее руки и сам не знал, что с ним творилось. Он сознавал, что не имеет любви к ней, но Леночка была дорога ему… не как сестра, не как друг… а за то, что она любила его… Никому и дела не было до него, а она?
– Я знаю, – повторила Леночка, – ты не можешь любить меня, потому что я глупенькая…
Молотов невольно закрыл лицо руками…
– Тебе жалко меня, потому что ты добрый.
– Боже мой!.. – проговорил Молотов, и по какому-то инстинкту он прибавил: – Так женщины не говорят.
– Нас много таких девушек, – говорила Леночка, – но, Егорушка, и такие, как Лизавета Аркадьевна, не лучше нас…
– Леночка, ты ревнуешь?.. Я не могу ее любить… я уезжаю отсюда… я ненавижу их… Эти аристократы обидели, обругали меня…
Молотов, будучи рад, что нашел человека, пред которым мог высказаться, вполне открыл свою душу. Он рассказал Леночке все, что он пережил в последние дни, и как подслушал разговор Обросимовых, и что он думал, как помещик помочь ему хотел, как гадал он по Лермонтову, и о письме друга своего, и как страшна для него будущность – все, все, точно Леночка подругой его стала… Она слушала его с увлечением, положив на его плечо свою хорошенькую головку. Тогда она не сказала ему свое оригинальное: «Да этого не бывает…»
– Я их не люблю, – сказала она горячо…
Молотов поцеловал ее, но это был не страстный, а добрый поцелуй.
– Бог с ними, – сказал он…
– Никогда их не буду любить… Я тебя люблю; я не сержусь на тебя.
Они расстались добрыми друзьями, но Леночка всю ночь проплакала и все понять не могла, «отчего же нас любить нельзя?.. отчего?» Прошли для нее хорошие, добрые дни; но ей было жалко не только добрых дней, тихих вечеров и ясных поцелуев, – она чувствовала какую-то особенную горечь на сердце и все спрашивала: «Отчего же нас любить нельзя?» У нас немало встречается таких женщин, как Леночка, и многие увлекаются их щечками, щечки целуют, и хорошо, если останавливаются только на том, на чем остановился Молотов… Иначе для них невозможна будет и бабья карьера. Что тогда?.. Молотову пришло в тот день на ум: «Обросимов не хочет меня признать полным человеком, как сам он, а я Леночку не хотел признать полной женщиной. Но дело сделано, теперь не воротишь!» Однако и Молотов эту ночь провел неспокойно, несмотря на то, что в тот день измучился и физически и нравственно.
Егор
– Ну, дай вам бог счастья на новом поприще, – сказал Обросимов, – не забывайте нас…
– Желаем вам всего хорошего; мы вас любили, – сказала Марья Павловна, – пусть все вас так любят.
Лизавета Аркадьевна подала ему руку.
– Прощайте, Егор Иваныч, – сказал Володя.
Молотов поцеловал его в голову…
Прислуга толпилась и тоже кланялась Молотову и от души желала ему всего хорошего.
Его провожали, как родного, и умилительна была эта картина, когда чужому человеку чужие люди желали всего хорошего. Ведь это редко бывает.
Но не выдумывать же автору несуществующих пока примирений! Егор Иваныч все-таки ненавидел их, хотя и говорил: «О мертвых либо ничего, либо хорошо». – «Так где же счастье? – спросит читатель. – В заглавии счастье обещано?» Оно, читатели, впереди. Счастье всегда впереди – это закон природы.
Комментарии
Впервые опубликовано в журнале «Современник» (1861, № 2) с подзаголовком «Повесть первая» за подписью «Н. Помяловский».
По словам Н.А. Благовещенского, повесть «Мещанское счастье» была написана в 1860 году. Ему же Помяловский говорил, почему он собирается отдать свое произведение в журнал «Современник»: «Мне „Современник“ больше нравится, чем другие журналы, – в нем воду толкут мало, видно дело… Да и при том… там все семинаристы пишут».
Еще работая над повестью «Мещанское счастье», Помяловский задумал ее продолжение. Отсюда и подзаголовок «Повесть первая». О готовившемся продолжении говорит и тот факт, что в «Мещанском счастье» упоминается имя Череванина. Подробно о Череванине Помяловский рассказал в повести «Молотов».
Как только номер «Современника», где была напечатана повесть Помяловского, вышел из печати, в Главном управлении цензуры возникло дело «По записке д<ействительного> с<татского> с<оветника> А.А. Берте о предосудительных статьях, помещенных в февральской книжке „Современника“ за 1861 год, и о худом направлении сего журнала». О произведении Помяловского цензор Берте писал: «В повести „Мещанское счастье“, которой еще вышла только первая часть, оскорбленный плебей не скрывает своего сословного презрения к аристократам и называет их: „негодяи, аристократишки, бары-кулаки“; „черти, мерзавцы“. Со своей стороны, дворяне, являющиеся здесь на сцене, заражены тем же предрассудком. Автор хотел показать неблагоприятное действие сословных предрассудков, и поэтому статью эту, отдельно взятую, нельзя назвать неблагонамеренною, особенно, если бы были исключены некоторые неприличные выражения. Я указываю на нее только потому, что она принадлежит к характеристике направления журнала „Современник“.