Мешок кедровых орехов

Самохин Николай Яковлевич

А дядя Степа рассказал потом, как все было:

— Только я спустил его — он хвост дудкой и алле-пошел. Я — Султан! Султан!.. Куда там…

Султан прибегал к нам еще несколько раз. Сердобольная мать кормила его: путь от Куклиных был неблизкий — километров восемь-десять. Что говорить, нам льстила такая привязанность Султана. Но для него самого было в ней что-то унизительное. Ведь всякий раз приходил дядя Степа с ременным поводком и забирал Султана. Да еще давал ему хорошего пинка, а мы, ради кого пес терпел побои, не заступались.

Кончилось

это тем, что однажды мать, которой надоели визиты Султана, повадившегося жить на два дома, сердито сказала:

— Ты чего опять приволокся, черт репейный! А ну марш отсюда… скотина.

А вот Герой не сбежал. Не подался к людям, которые продали его за две буханки хлеба, а вернулся туда, где с ним разделили жалкую пищу, где он успел пролить кровь, где нуждались в его защите и преданности.

И это было не единственное, чем удивил он нас в тот день. Оказалось, что Герой не укусил никого из моих товарищей. Через некоторое время мы собрались на соседнем огороде, обревизовали друг друга и обнаружили, что даже штаны у всех целы. Герой, значит, только пугнул пацанов, нагнал, как говорится, страху. Оттого, наверное, и рычал он так свирепо, и лаял, хотя в других случаях предпочитал не расходовать голоса.

Убедившись, что их всего-навсего взяли «на понт», пацаны принялись подтрунивать друг над другом. «А ты-то, а ты!..» — кричали они, вспоминая, кто как драпал, кто бороздил носом землю. Потом перекинулись на Героя («Да у него и зубов-то нет»), а когда я, обидевшись за Героя, начал пылко защищать его, досталось и мне тоже.

Через несколько дней насмешки прекратились. Герой сделался всеобщим кумиром. Случилось это так. Мать, поверив, что Герой не сбежит, стала отпускать его на прогулки. Правда, не одного пока, а со мной. Я выводил Героя на коротком поводке за калитку, и мы осваивали улицу: то есть я держался за ремешок, а Герой трусил от столбика к столбику, оставляя пометки.

Как-то, совершив обычный круг, мы остановились у нашей ограды: Героя почему-то заинтересовала молодая травка, он начал срывать отдельные былинки и жевать их, хамкать, брезгливо оттопыривая губы. Я и сам-то смотрел на это с немалым удивлением, а тут еще подошли мои дружки. Они и вовсе обалдели.

— Гляди, гляди! — заорали. — Собаку пасет! — Колька, а он у тебя доится?

— Дай молочка собачьего!

Но тут другое явление отвлекло их внимание. Из переулка неторопливо выбежал знаменитый Полкан Дроздовых.

Как среди пацанов на улице всегда есть свой признанный вожак и тиран, так кобель Дроздовых считался повелителем окрестных собак. Полкан, хотя молодой был, но, благодаря своей силе и росту, царствовал уже давно. Перед ним трепетали. Привыкший к своему единовластию, Полкан даже не снисходил при встречах с другими собаками до обычного ритуала — не царапал землю задними ногами, не скалился, не рычал. Он просто кидался за ними — молча, без подготовки — как за какими-нибудь презренными кошками, — и те удирали с трусливым визгом.

Увидев

Героя, Полкан недоуменно вскинул одно ухо: что это, дескать, еще за каракатица? Красив он был: высокий, поджарый, мускулистый — словно высеченный из камня. В царственном своем высокомерии Полкан не заметил, что переступил границу, отмеченную новичком. Да он и не признавал демаркационных линий: ему принадлежала вся улица.

Герой рванулся. Я удержал его, и началось у нас «перетягивание каната». Герой то поднимался на дыбки — и тогда мне удавалось оттащить его на шаг-другой к калитке, то, припадая мордой к земле, упирался всеми четырьмя лапами — и тогда я чувствовал, как ноги мои ползут по траве.

Полкан недолго смотрел на эти упражнения. Решив, что пора проучить нахала, он в несколько прыжков подлетел к нам. Собаки сцепились прямо у моих ног. Герой сразу же оказался внизу: ему мешал поводок.

Я разжал руки.

И тут случилось такое, чего никто из нас не ждал. Герой вывернулся, отскочил в сторону и, развернувшись, врезался в Полкана, как торпеда в борт корабля. Последовал взрыв. Собаки были почти одинаковой масти, и в первые секунды мы не могли отличить, где чьи лапы, хвост, уши — сплошной рычащий клубок.

А потом вдруг увидели, что Полкан лежит на земле, а Герой, раскорячившись, держит его за горло.

Полкан хрипел, рвал когтями воздух. Но никак не мог зацепить Героя. Тот проворно, броском, относил тело в сторону и все крепче сдавливал горло Полкана.

Первыми опомнились пацаны.

— Тетя Аня, тетя Аня! — заблажили они. — Ваш Герой Полкана душит!

Выбежала мать, заругалась:

— Какой идол стравил? Ну-ка, сознавайтесь!

Но увидев, что тут не до поисков виновного, храбро схватила Героя за ошейник, оторвала.

— Веди его домой! Бегом! — крикнула на меня.

Я утащил домой оглядывающегося Героя, а мать прогнала Полкана.

Все-таки она довольна была, что «наша взяла».

— Иди, иди, дурак голенастый! — смешно, как на мальчишку, ругалась она на Полкана. — Что — съел? Другой раз будешь знать, как маленьких трогать. А то, ишь, взял моду.

Такие подвиги у нас бесследно не проходили. Слава Героя покатилась широко по окрестностям. С ближних и дальних улиц ребята начали приводить разных кобелей-чемпионов, чтобы стравить их с нашей собакой.

— Колька, спусти Героя! — кричали они мне. — Что, сдрейфил, да? Слабо спустить!

Мать запрещала мне «устраивать цирк», но если ее не оказывалось дома, ребята допекали меня насмешками, и я отстегивал карабин цепи.

Обычно драки были недолгими. Уже через несколько минут чужой пес либо убегал, скуля и поджав хвост, либо его, полузадушенного, приходилось отнимать у Героя.

Я рассмотрел со временем, как действует Герой. Он в молниеносном прыжке сбивал противника грудью и сразу же вцеплялся в горло. Если сбить не удавалось, Герой устраивал вихрь, кружение: рвал, отскакивал, снова бил — ни на полсекунды не прекращая драки.