Мешок с костями
Шрифт:
— Странная кличка, это точно. Господи, как мне нравятся большие собаки, если они умеют себя вести. — Лайла повернулась, достала из маленького холодильника пинту черники и уложила пластиковый контейнер с ягодами в отдельный пакет.
— А где Элен? — спросил я. — У нее выходной?
— Нет, конечно. Если она в городе, то ее можно выгнать отсюда только палкой. Она, Кенни и дети поехали в Таксачусеттс. Они и семья ее брата снимают на две недели коттедж на побережье. Уехали все. Старина Черника будет гонять чаек, пока не свалится без сил. — Лайла рассмеялась, громко, вроде бы искренне. Напомнив
А может, хватит, одернул я себя. Чтобы они все были в этом замешаны — такое просто невозможно!
А может, возможно? Есть такое понятие, как городское сознание. Тот, кто в этом сомневается, никогда не бывал на городских собраниях в Новой Англии. А если есть сознание, почему не быть подсознанию? И если мы с Кирой можем наладить телепатическую связь, почему ее не могут наладить другие, пусть даже и не подозревая об этом? Мы дышим одним воздухом и ходим по одной земле. Озеро и все, что лежит под ее поверхностью, — наше общее. Так же, как и Улица, по которой бок о бок прогуливаются прилежные щенки и шкодливые псы.
Я уже укладывал свои покупки в большой пакет с ручками, когда Лайла сообщила мне последнюю городскую новость:
— Бедный Ройс Меррилл. Вы слышали?
— Нет.
— Вчера вечером упал с лестницы в подвал. Я, конечно, и представить себе не могу, каким ветром человека его возраста занесло на подвальную лестницу, но, полагаю, чтобы понять причину, надо дожить до его лет.
«Он умер?» — хотел я спросить, но вовремя остановился. Подобный вопрос в Тэ-Эр задавался иначе.
— Он скончался?
— Еще нет. Машина «скорой помощи» из Моттона доставила его в Центральную окружную больницу. В коматозном состоянии. Они полагают, что он так и не придет в себя, бедняга. С ним умрет целая эпоха.
— Полагаю, это так, — согласился я. — А дети у него есть?
— Нет. Мерриллы жили в Тэ-Эр двести лет. Один из них погиб на Семетери-Ридж [122] . Но старые семьи вымирают. Приятного вам отдыха, Майк. — Лайла улыбнулась, но глаза остались холодными и расчетливыми.
122
Речь идет об одном из многочисленных сражений колонистов с индейцами.
Я сел в «шеви», поставив пакет с покупками на пассажирское сиденье, и сидел какое-то время, не трогая автомобиль с места. Прохладный воздух кондиционера холодил шею. Кенни Остер в Таксачусеттсе. Это хорошо. Шаг в правильном направлении.
Но оставался еще мой сторож.
— Билла нет. — Яветт стояла в двери, стараясь полностью заслонить собой дверной проем (а сделать это ой как сложно при росте пять футов и три дюйма и весе в сотню фунтов), оценивая меня взглядом вышибалы, не пропускающего в ночной клуб пьяницу, которому он уже успел съездить по уху.
Я стоял на крыльце уютного, ухоженного домика, построенного на вершине Пибоди-Хилл, откуда открывался прекрасный вид на Нью-Хемпшир и Вермонт.
ДИН КЭАТЕЙКИНГ
Разнились таблички только номерами: 1, 2 и 3. Перед ангаром с номером 2 застыл новенький «додж рэм» Билла. Я посмотрел на джип, потом на Яветт. Она еще сильнее поджала губы. Еще чуть-чуть, подумал я, и они просто исчезнут.
— Он поехал в Норт-Конвэй вместе с Батчем Уиггинсом. На пикапе Батча. За…
— Не надо лгать ради меня, дорогая. — За спиной Яветт возник Билл.
До полудня оставался еще час, день, как говорится, только начинался, но я никогда не слышал в голосе человека такой безмерной усталости. А когда он пересек холл и вышел из тени на яркий свет, солнце как раз разогнало туман, я увидел, что Билл все же выглядит на свои годы. Каждый год отметился на его лице, а некоторые, похоже, дважды. Одет он был в привычные рубашку и брюки цвета хаки, он из тех, кто будет носить эту униформу до самой смерти, но плечи у него поникли, словно он неделю таскал тяжелые бревна. Лицо осунулось, щеки запали, отчего глаза сразу стали очень большими, а челюсть выступила вперед. Передо мной стоял глубокий старик. И семейное дело передать ему было некому. Все старые семьи вымирали, как только что сказала Лайла Проулке. Может, оно и к лучшему.
— Билл… — начала Яветс но он, поднял руку, останавливая ее. Мозолистые пальцы тряслись.
— Побудь на кухне. Нам надо поговорить. Много времени это не займет.
Яветт посмотрела на него, потом на меня, и губы исчезли. Рот превратился в черную линию, прочерченную карандашом. В глазах читалась ненависть.
— Не утомляйте его, — обратилась она ко мне. — Он всю ночь не спал. Из-за жары, — и она ретировалась в прохладу холла. Вы не заметили, что в домах стариков прохладно в любую жару?
Билл сунул руки в карманы, рукопожатие в его планы явно не входило.
— Мне нечего тебе сказать. Наши пути разошлись.
— Почему, Билл? Почему наши пути должны разойтись?
Он смотрел на запад, туда, где холмы терялись в жарком мареве, и молчал.
— Я лишь стараюсь помочь этой молодой женщине.
Он коротко глянул на меня, но в его взгляде я прочитал многое.
— Да, да. Помогаешь себе забраться ей в трусы. Я видел мужчин из Нью-Йорка и Нью-Джерси, которые приезжали сюда с молоденькими подружками. На уик-энд. Летом — поплавать в озере, зимой — покататься на лыжах. Мужчины, которые приезжают с такими девушками, всегда выглядят одинаково. На их лицах все читается без слов. Теперь вот и ты выглядишь, как они.
Я испытывал злость и раздражение, но подавил желание дать ему резкую отповедь. А он на это очень рассчитывал.
— Что здесь произошло? — спросил я. — Что сделали ваши отцы, деды и прадеды Саре Тидуэлл и ее семье? Выгнали отсюда?
— Не было нужды. — Билл оглядывал холмы. На глаза навернулись слезы, но лицо было непроницаемо. — Они уехали сами. Снялись с места и уехали. Мой отец говорил, что нет ниггера, у которого не чесались бы пятки.
— Кто поставил капкан, в который попался ребенок Сынка Тидуэлла? Твой отец, Билл? Фред?