Месса Лядзинского

Хонет Роман

*

иногда еще так хочется попробоватьтой пищи, пыльцы,спадающей на открытые плечи,//но не осталось даже тени яств,даже пыли

*

много нового – гелиевая мошкара,свежий пропан-бутан для кремации,светомузыка на надгробьяхстолько наработанопо ведомству сна, пламени,хотя паразитыостаются формой огня

*

ты

же будешь стариться в мегаполисах,музеях и читальнях, над которыми взойдетзаря новой печати и монтажа (столь тонкие вещимного наработали, соревнуясь)такого не будет

*

будет: другие женыразвозят саночки. другие жены шепчут:тихо, лес

*

(а то и пройду мимо твоего дома, а то ипойду в парк вдоль реки, набрав себехлеба для уток, застывающихна воде каплями воска)

*

итак: все время кажется,что снова встретимся,что еще свижусь – вечеромвозле часовенки храни нас господь, хранимойветвями в опоке

*

мои руки, покрупневшие,наверно не отвечали бы твоемулицунаверно отвыкли,однако не масштаб шкали не привычка, но длительность тишиныудостоверяет разлуку

*

итак:прерванное было всего-навсего жизнью.разговор продолжается

Глянец

монастырь в словацком местечке зимой,где спали знатоки энтропии, туман,незадолго до сумерек снявшийсяс болот и полей,просвечивал сон их как белые клеммы. мужчинав свитере с начесом, прибившийся к намс невысказанным изумлениемили просьбой. словно жаждалщипнуть хоть малую из струнсобственной крови,призвать – любовь, мейн талмуд.или уж никогда не поминать жалоб:этот глянец – кожа,им оплевал меня мир

Сон о голове под жидким небом

пацаны из малогабаритного автобуса,они бегут с мачете, чтобы проредить город,а девушка выходит из подземного зала,доверив отцу арфу из папиллярных линий. две тениоставляющие трансвеститы: своюи своего предыдущего воплощения,тот, кто дышит в машине скорой, мягкои медленно – будто бы брел в хлебах,постукивая в окна. ночь,в которой глаза видели далекои глядели бы дольше – если бы не концерты,под патронажем животных, старцы,согнанные в тренировочные казармы —если бы они огляделись в этой самой рекепламени или чутья, в этой самойголове незрячей, но крепкой

Исповедующий отворачивается

Радославу Раку

лето сдурело от зноя – начинает, как бышепча литанию. кирие, кирие элейсон. – дни шлишироки и раздуты, как бы изнутриих

разносило светом. ты стряхивалас плеч сухие травинки и стебельки,одевалась, а я собирал их, на ощупь они напоминалипапиросы. вечером, встав на колени, клал их поочереди на язык как облатки. былигорьковаты на вкус. ночи забегалиукрадкой, на мгновение, а садомтекли реки из дымящегося стеклаи пес облитый бензином светил нам ко сну.мы не заснули ни разу.так помню

Ожидающий вдовцов отворачивается

видел, как возвращались. что нигод. шли будто в армию, будто прежде,сквозь зимние поселки – сновабыли в школе: пахло мастикой для полов,сортирами. вызванные тишинойили знакомым голосом. я ждалэтого всегда. подозревал,что под конец они стануткак прежде – когда умрет она.та, что забрала ихи задержала в задумчивости.любовь

Инструменты времени

год, когда ты устала рано. и год,когда стала раной, в собачьейсцепке, упряжка, тягающая в гондолебога с метлой для керлингаили звезду породы:дивных долгожителей. женщиныкак квадратные овцы, лежащиеу колодца: сондрузья-товарищи – вряд ли,никто не задержался. и тело —бубен из альвеол и мышц,в него били мертвые, влекомые кровьюи там, куда ударяли,он съеживался. сделался эхоми, значит, он всюду

Красный хлеб

когда вечером легким, смердящим,когда к парку мы бежали в ночное. в туманвыходил незрячий, грыз его и рвал,чтобы стал парапетом. бестия в человеческой коже,обшитой ветошью с золотых уступов,страдала перед намив тот самый тающий час,как будто бы опустело ее корыто,и полагалосьвыжирать сердцевину —свою бритву, свой красный хлеб

Те с нами

вон та фигура на вершине горы,ее принимают за звезду, хотя у нееесть тень – как у людей с лицамииз золотой бумаги в пожарево время ограбления лабаза или затмения солнца– то камень, служащий горвон тот изъятый из матки неживой плод —лист, который сворачивает дерево набок,и погремушки на тесемках, коляскаили глаза и руки, хватающиесяза замороженный ободок на экране допплерографа– то данники родильных покоеввон те, шепчущие: я ординатор боли,копая в земле ямы, чтобы в них разместитьсяпод паранджой фольги для защитыот ливней, от сального прикосновениящупалец хаммама– то инопланетяне – этолюди с достаткома мертвые?– мертвые, те с нами