Мессалина: Распутство, клевета и интриги в императорском Риме

Каргилл-Мартин Онор

Кальпурнии и Клеопатре не составило труда добиться приватной аудиенции у императора. Как только трое остались наедине, Кальпурния со слезами бросилась в ноги Клавдию и объявила, что Мессалина в Риме вышла замуж за Силия. Император, не веря своим ушам, обратился к Клеопатре, которая кивнула и попросила его, как было спланировано, позвать Нарцисса. Вольноотпущенника пригласили, и он подтвердил, что слухи правдивы. Он сказал Клавдию, что все были свидетелями бракосочетания его жены – народ, сенат, армия – и что, если не действовать быстро, новый муж его жены захватит город.

Клавдий созвал своих советников. Когда придворные (у них были конкурирующие интересы, и каждому было что терять)

принялись кричать друг на друга, вместо совета начался хаос. Вскоре, однако, стало понятно, что совет всерьез обеспокоен ситуацией и оценивает угрозу правлению Клавдия как реальную. Они согласились, что нельзя терять время, и императору следует не мешкая отправиться к армии. Его статус для элитных преторианских когорт имел решающее значение: как единственные военные, расквартированные в городских пределах Рима, они поддерживали порядок и обладали полномочиями ставить и низвергать императоров. Личная месть могла подождать, вначале надо было заручиться лояльностью армии и убедиться, что положение Клавдия надежно.

Клавдий ударился в панику. Говорят, он вновь и вновь переспрашивал, остается ли Силий его подданным и сохраняет ли он еще власть над своей империей.

А в Риме Мессалина и Силий продолжали веселиться. Осень была в самом зените, и празднование набирало обороты в расточительности и распутстве. Дворец был полон давильнями для вина, из каждой текли потоки, наполнявшие амфоры прежде, чем гости императрицы успевали их осушить. Женщины были одеты как вакханки – дикие спутницы бога вина Бахуса – в венки из виноградных лоз и звериные шкуры. Они и вели себя как вакханки, выплясывая экстатические танцы и хором исполняя ритмические песнопения.

Мессалина появилась во главе сборища, с распущенными по плечам темными волосами; подле нее был Силий, увитый плющом, в шнурованных котурнах, какие носили актеры античных трагедий. Это было уместное дополнение к его костюму, учитывая, какой поворот вот-вот примут события.

Вино, опьянение и жара поздней осени, должно быть, оказались забористой смесью; в какой-то момент среди ночи Веттий Валент, знаменитый врач и один из бывших любовников императрицы, выбрался из толчеи и залез на высокое дерево. Перед ним простирались Рим, окружающие его холмы и сельская местность до самого побережья. Когда он добрался до верхних веток, толпа внизу стала спрашивать, что он видит. Странно, сказал он, но похоже, что над Остией бушует страшная буря.

Вскоре открылась и природа этой бури. Несмотря на указание Нарцисса, что императрица не должна услышать о выдвинутых против нее обвинениях, из Остии стали прибывать гонцы с сообщениями, что Клавдий обо всем знает, что он уже выехал и намерен отомстить. Вечеринка прервалась; гости торопливо расходились, чтобы оказаться подальше от предполагаемого противостояния. Мессалина и Силий тоже уехали: он направился прямиком на Форум, чтобы обратиться к своим должностным обязанностям и сделать вид, будто ничего не случилось; она искала убежища в так называемых Садах Лукулла на Пинции, которыми недавно завладела.

Тем временем во дворец прибыли центурионы, и всякий гость, который там остался или попытался спрятаться, оказывался арестован. Когда Мессалины достигли вести о том, что ее приближенных хватают, она пришла в ярость и начала действовать. Она приказала отправить своих детей от Клавдия – Клавдию Октавию, которой было около девяти лет, и почти восьмилетнего Британника, – к их отцу. Она также призвала весталку Вибидию – старейшую среди девственных жриц, которые поддерживали символический огонь в очаге империи и обладали чрезвычайными полномочиями правового заступничества, – ходатайствовать за нее перед Клавдием.

Наконец,

сама Мессалина отправилась пешком через весь город в сопровождении всего лишь трех верных приближенных, внезапно оказавшись в изоляции среди городских толп. Она не сомневалась в том, что, стоит ей увидеть своего мужа – или, возможно, стоит только мужу увидеть ее, – как ситуация разрешится. Достигнув городских ворот, императрица села на единственное транспортное средство, которым смогла воспользоваться, и отправилась в Остию на телеге с садовым мусором.

Атмосфера в карете Клавдия, катившей по дороге из Остии в Рим, была напряженной. Императора раздирали противоречивые чувства. Он то обличал беспутство Мессалины и проклинал ее неверность; то пускался в воспоминания об их свадьбе, их отношениях, о двух маленьких детях. И вот, как того опасался Нарцисс, показалась Мессалина. Она стояла посреди Остийской дороги, крича, плача и умоляя мужа – ради Британника и Октавии – выслушать ее.

Нарцисс перекрикивал ее, перечисляя ее преступления, обзывая Силия, описывая грязные подробности их романа и их свадьбы. Одновременно он передавал Клавдию документ за документом, где сообщалось о мнимом распутстве его жены. Он знал, что в присутствии Мессалины нужно отвлекать не только ум Клавдия, но и его глаза. Все это время император оставался странно молчаливым. Он видел свою жену, он взял досье Нарцисса, но ничего не сказал.

Кавалькада двигалась к Риму. Когда она приблизилась к воротам, Британник и Октавия попытались выйти навстречу отцу. Нарцисс просто не пустил их. Труднее было избавиться от весталки Вибидии. Она требовала, чтобы Мессалине предоставили суд и защиту, отказываясь уходить, пока не получит гарантий. Нарцисс пообещал, что император, конечно, выслушает жену – назавтра у нее будет возможность опровергнуть обвинения, если на то есть основания. Вибидии тем временем было велено вернуться в храм и заняться своими религиозными обязанностями.

Очутившись в городе, Нарцисс повез Клавдия прямо к дому Силия и устроил ему экскурсию. В вестибюле среди других портретов предков Силия висело изображение его отца – того самого отца, которого судили за заговор против императора Тиберия [6] . Зная о неизбежном приговоре, отец Силия совершил самоубийство, а сенат конфисковал большую часть его имущества и постановил уничтожить его изображения. То, что его сын вывесил его портрет, без сомнения, было нарушением указа сената, но вдобавок это можно было интерпретировать как декларацию революционных намерений. Экскурсия продолжалась. Нарцисс показал Клавдию предметы мебели, когда-то стоявшие в его дворце, и вещи, унаследованные от его предков, Друзов и Неронов: краденые подарки, которые могла отдать Силию только жена Клавдия.

6

Античные источники обычно признавали эти обвинения ложными и сфабрикованными по политическим причинам.

Гнев Клавдия, закипавший, пока он молчал, теперь выплеснулся наружу – вместе с угрозами и проклятиями в адрес жены и любовника. Нарцисс сопроводил императора прямо в лагерь преторианцев. Они были уже там, готовые к собранию, организованному Нарциссом. Обвиняемые тоже были там – схваченные, закованные в кандалы и ожидающие приговора. Клавдий воздержался от своих обычных пространных речей; в этот раз он произнес всего несколько слов, тщательно взвешивая каждое и, насколько возможно, скрывая свои эмоции.