Мессия
Шрифт:
Ну хорошо, а если они промолчат, а убийца снова нанесет удар?
Ред представляет себе молодого человека. Он дома, один, может быть, чем-то похож на Джеймса Бакстона. Звонок в дверь. Парень идет, открывает... и на следующий день его находят повешенным, забитым до смерти, обезглавленным или убитым еще каким-нибудь способом. А ведь будучи предупрежден о существовании убийцы, этот молодой человек хорошо бы подумал, прежде чем открывать дверь. А возможно, набрал бы номер службы спасения и таким образом помог бы поймать убийцу. Вправе ли он, Ред, рисковать чьей-то жизнью, если очередное убийство
Сплошная неопределенность. Слишком уж все зыбко.
Прошлым вечером, в "Коулхерне", Ред был уверен, что у них есть зацепка, но Дункан заставил его в этом усомниться. Конечно, Дункан не подарок, к тому же брюзга, но он варится в этом котле дольше, чем все они, и, по крайней мере наполовину, именно это побудило Реда взять его в команду. Кроме того, Ред привык иметь дело с акулами, Дункану же довелось изрядно повозиться в том самом планктоне, из которого в основном и состоит дно общества. И уж если он что-то говорит, то не с бухты-барахты, а на основании своего опыта.
Ред на перепутье – он не знает, что предпочесть. Молчать и ждать, когда какая-то версия станет бесспорной? Или выбрать одно направление и разрабатывать его, зная при этом, что каждый шаг, возможно, будет уводить все дальше от цели?
Больше дыр, чем в швейцарском сыре.
Ред поднимает голову. Три пары глаз с выжидающим выражением поворачиваются к нему.
У него есть ответ.
– От публичных заявлений мы воздержимся, – говорит он. – Пока.
36
Когда полчаса спустя Ред возвращается в свою комнату, Роберт Меткаф еще там, но Маргарет нет.
– Где мама? – спрашивает Ред, дыша на покрасневшие от холода руки.
– Ушла в гостиницу. Говорит, ей нужно прилечь.
– Я думаю, всем нам не помешает.
– Пожалуй. – Он делает паузу. – Ред... Ты уж извини нас за резкость. Конечно, нам не следовало так на тебя набрасываться. Просто мы хотели...
– Сорвать на ком-нибудь злость?
На лице отца появляется слабая улыбка.
– Да, что-то в этом роде.
Ред пожимает плечами, но не говорит ничего, что могло бы быть истолковано как прощение.
– Хочешь чашку кофе, папа?
– Нет, спасибо. Вообще-то я собирался уходить. Просто хотел дождаться тебя перед уходом.
– Задержись чуточку, а? Мне нужно с тобой поговорить.
– Правда? О чем?
– Давай я сперва займусь кофе. Ты уверен, что не хочешь?
– Ну, если ты настаиваешь, пожалуй, выпью.
Ред возится на крохотной кухоньке и возвращается с двумя чашками кофе. Одну он вручает отцу, из другой отпивает маленький глоток.
– Расскажи мне о своем бизнесе, отец.
У отца удивленный вид.
– Зачем?
– Ты просто расскажи. А я потом объясню, зачем мне это понадобилось.
– Ладно. Что именно ты хочешь узнать?
– Все. Почему у тебя неприятности, насколько они серьезны. Я, конечно, представляю себе, чем ты занимаешься, но только в самом общем смысле.
– Ред, по правде говоря, я не думаю, что...
– Папа, после того как вы с мамой вывалили на меня столько постыдных обвинений, ты не в том положении, чтобы торговаться.
Роберт поднимает руки в знак капитуляции.
– Ладно,
– Да.
– Хорошо. Так вот, примерно года три-четыре тому назад у нас начались настоящие проблемы с профсоюзами. Работа в строгом соответствии с правилами, забастовки, пикеты, все такое. Чего только не было. Особенно плохо было в ту ужасную зиму семьдесят восьмого – семьдесят девятого годов. Помнишь ту самую зиму, которая эффективно добила Каллагана и лейбористское правительство? А еще она эффективно добила меня. Я думал, что при Тэтчер дела пойдут лучше, и так оно в какой-то степени и было – но это улучшение не могло скомпенсировать понесенного ранее ущерба. Даже после того, как пришли тори, продолжался спад производства, поставки часто срывались, а все эти проблемы с рабочими лишали меня необходимых оборотных средств. В конце концов в прошлом году я отказался от сотрудничества с Хамберсайдом и решил пойти по совершенно другому пути. Создал совместное предприятие с одним производителем из Италии, из окрестностей Милана. Речь шла о гораздо меньших партиях товара, но товара совсем другого качества – шелковых галстуков ручной работы, а не того ширпотреба из полиэстера, с которым я имел дело раньше. Конечно, розничная наценка на ремесленные изделия выше, чем на фабричные, и, потеряв в объеме продаж, я выигрывал на разнице между себестоимостью и продажной ценой. Таков, во всяком случае, был мой замысел.
– А что пошло не так?
– Не было того спроса на дорогие галстуки, на который я рассчитывал. Рынок оказался заполнен, и мне никак не удавалось продвинуть свой товар. Может, я не туда смотрел или просто взялся не за свое дело.
– Но в любом случае ты задолжал банку?
– Да.
– Сколько ты им должен?
– Очень много. Правда, большую часть долга мне удалось погасить, продав вторую машину, перезаложив дом и сбросив часть акций, но я все равно еще должен изрядную сумму.
– Сколько, отец?
Роберт не хочет отвечать. Ред молчит, надеясь, что это вынудит отца заговорить.
Отец уступает.
– Двадцать две тысячи.
– И сколько времени дал тебе банк, чтобы найти их?
– Несколько дней. Начало следующей недели. Не больше. – Роберт качает головой. – Я думаю, им осточертело давать отсрочки.
– И есть у тебя соображения насчет того, где раздобыть эти деньги? Я слышал, ты сегодня утром говорил по телефону насчет нескольких предложений, которые обдумываешь.
– А, это. – Роберт тяжело сглатывает. – Пустая болтовня. Боюсь, с идеями у меня глухо.
– Значит, ты не знаешь, где взять деньги.
– Нет. Наверное, нет.
– Наверное или нет?
– Господи, Ред. Нет. Категорически нет.
– И что будет?
– Надо полагать, меня объявят банкротом.
– Значит, тридцать штук Ричарда Логана пришлись бы весьма кстати?
Ред роняет это как бы невзначай, не меняя тона или тембра голоса, и Роберту требуется секунда или две, чтобы отреагировать.