Мессия
Шрифт:
Звонит телефон. Джез морщится. Ред берет трубку.
– Меткаф.
Джез слышит только одну сторону разговора, но этого достаточно.
Ред прилаживает трубку между правым ухом и шеей и начинает наспех записывать.
– Где... Где это? Да, я знаю это... И на теле есть все признаки... Оно было что? Господи... Да. Да. Будем через пятнадцать минут.
Он кладет трубку и смотрит на Джеза. Его лицо побледнело.
– Еще один? – спрашивает Джез.
Ред не отвечает. Он хватает свой пиджак и бежит к двери.
43
Полицейские
Ред и Джез сидят в одной машине, Кейт и Дункан в другой. В первый раз за время совместного расследования они прибывают на место преступления все вместе.
Когда машина резко останавливается, Ред читает табличку: "Грин-Бэнк, Е-1". Слева от них Джакман-хаус, коричневый муниципальный дом, утыканный тарелками спутниковых антенн. Прямо напротив новехонький жилой комплекс, преобразованный из промышленного, напоминанием о котором служит сохранившаяся массивная дымовая труба. Вывеска на стене гласит:
ЧИМНИ-КОРТ
Апартаменты высшего класса.
Ред выходит из машины и направляется к Чимни-корту, но Джез окликает его:
– Не туда, Ред. Нам сюда. В муниципальный дом.
Ред оборачивается в удивлении.
– Что? В этот клоповник, где отродясь не водилось серебряных ложек? Странно. Я бы скорее ожидал, что убийца остановит выбор на одном из яппи, обитающих там.
Он указывает назад, в сторону Чимни-корта. Джез пожимает плечами.
– Я знаю. Похоже, это не вписывается в главную версию.
Они проходят через главную арку. На стенах граффити, в желобе водовода бледнеет пузырь использованного презерватива. Жильцы сопровождают прибывших недружелюбными взглядами – в таких местах в полицейских видят не служителей закона и порядка, а сторожевых псов правящего класса.
За аркой перед первым входом стоит полисмен в рубашке с короткими рукавами. Ред чувствует, как взмок под мышками. Полисмен отступает от входа.
– Первый этаж. До конца коридора и направо. Сразу предупреждаю, видок там не из приятных. А запашок и того хуже.
У открытой двери в конце коридора витает, просачиваясь наружу, дух смерти. Они заходят в крохотную прихожую, и им в носы резко ударяет отвратительный смрад разложившейся на жаре мертвечины. В комнате по левую руку от них видна яркая вспышка: фотограф-криминалист делает снимки. Ред направляется туда, а Джез, Кейт и Дункан гуськом за ним.
Будет хреново, Ред чует это нутром. Еще хуже, чем в остальных случаях.
Когда они заходят, криминалист стоит к ним спиной. Он поворачивает голову, но не движется.
– Кто он? – спрашивает Ред.
– Судя
– Где тело?
– Здесь.
И теперь они понимают, почему офицер не двинулся. Он стоит между ними и трупом.
– Видуха неважная, – говорит он.
– Нас уже предупредили, – отвечает Дункан.
Криминалист делает легкий шаг вправо, и теперь они видят труп.
От одного его вида Реда мутит.
Это и вправду хуже, чем во всех предыдущих случаях. Хуже всего, что ему доводилось видеть.
Ред чувствует, как потрясенная Кейт хватается за его плечо. Слышит, как Дункан издает стон отвращения.
"Господи! – думает Ред. – Когда я умру, пусть со мной сделают что угодно, только не это".
С Барта Миллера живьем сняли кожу.
44
Ред берется руками за колени, чтобы не упасть. Он глубоко дышит, вдыхая и выдыхая напоенный злом, смердящий воздух.
Никогда в жизни он не видел ничего хуже. Никогда.
Выпрямившись, Ред заставляет себя подойти поближе. Ноги отказываются повиноваться, как будто мышцы не желают выполнять поступающие от мозга команды, однако усилием воли ему удается сделать несколько медленных шагов. Кажется, будто непослушные ноги находятся где-то далеко, на расстоянии многих миль.
Тело Барта усажено на деревянный стул с высокой филенчатой спинкой. Ред осматривает труп спереди, потом делает пару шагов вперед и смотрит ему на спину.
На ней тоже нет кожи.
Торс Барта лишен кожи начисто. Аккуратный надрез идет вокруг основания шеи, другой, такой же, проходит по талии, как раз над трусами. Еще два круговых надреза проходят под мышками и над плечами.
Кожа на руках не тронута. Срезана только с торса. Безрукавка из кожи.
И там, где раньше была кожа, теперь все покрыто кошмарной коркой из спекшейся крови и гноя.
Что же это? С чем мы, во имя Бога, столкнулись?
Именно "чем", а не "кем" – ведь сотворившего этот кошмар нельзя считать человеком.
На лице Барта запредельный ужас – не потому, что глаза широко раскрыты и вытаращены, но потому, что они слишком плотно зажмурены и пучками по коже вокруг них разбегаются борозды глубоких морщин. А изо рта его, как и у остальных, подобно неизменной соломинке в стакане с "Кровавой Мэри", торчит серебряная ложка.
На какой стадии, уже за гранью боли, ужас сменился отрешенностью? Когда мука превысила пределы возможного и мозг, уже не способный принимать ее, послал телу приказ прекратить борьбу за существование? Ред заглядывает в безжизненное лицо Барта, видит, что с ним было сделано, и думает, что он, должно быть, подошел к этому вплотную.