Мессия
Шрифт:
Левая рука Барта Миллера вяло свисает ниже его бедра, в ней что-то есть. Джез садится на корточки возле стула, чтобы рассмотреть это.
Похоже, что в руке у Барта скомканная тряпица.
Ред следует за взглядом Джеза.
Не ткань.
Кожа.
Барт Миллер сжимает в руке собственную кожу.
45
Въезд на мост Тауэр забит транспортом, который еле движется. Они находятся в полицейских машинах, но сирены и мигалки не включают. Реду нужно время, чтобы собраться с духом. Он помнит то, что сказал Кейт в пабе
Вот и нашлось.
Грузовики, направляющиеся в другую сторону, слегка подскакивают, пересекая середину моста – место соединения разводных пролетов, которые поднимаются, когда внизу проплывают корабли. Ред ощущает мягкую вибрацию корпуса полицейской машины. Вокруг на тротуарах толпятся туристы. В нескольких милях на востоке в солнечных лучах отсвечивает темным золотом Кэнери Уорф [7] .
На переезд через мост уходит десять минут, но осталось уже немного. Под расходящимися в разных направлениях от вокзала Лондон-Бридж эстакадами, а потом направо и сразу же налево, в ворота, через двор, к корпусу кожевенной фабрики.
7
Самый высокий лондонский небоскреб.
Эшли Лоу, бывшему работодателю Барта Миллера, они позвонили заранее, так что он уже ждет их перед входом. Ред и Дункан поднимаются за ним наверх. Кейт и Джеза они оставили в Уоппинге, дав задание обойти окрестности и расспросить соседей.
В расположенном над цехом офисе Лоу жарко и душно. Косые лучи света пробираются сквозь щели между горизонтальными планками жалюзи, падают на старый, за 1985 год, календарь Пирелли [8] . Лоу сидит во вращающемся кресле за письменным столом. Ред и Дункан присаживаются на жесткие стулья напротив.
8
Элитный календарь, для которого обнаженными снимаются самые известные топ-модели. Выпускается ограниченным тиражом.
– В былые времена здесь, на Таннер-стрит, находился подлинный центр кожевенной промышленности, – говорит Лоу. – Можно сказать, это место было Флит-стрит нашего дела. Полный цикл, вплоть до кожевенного рынка, находившегося в конце улицы. А посмотрите на нее теперь. На месте производственных корпусов – жилые комплексы для банкиров, которые работают по ту сторону реки. Мы единственные оставшиеся здесь кожевенники, и мне не хочется верить, что в скором времени и с нами будет покончено. Однако нынче обработка кожи ведется по-новому, все процессы автоматизированы, и нам, с нашей традиционной технологией и скромными масштабами, просто не выдержать конкуренции.
Сквозь запыленные окна, выходящие на цех, Ред видит пару человек, сгорбившихся над длинными столами. В помещении находятся три здоровенные машины, но они, похоже, стоят без дела.
Он обращается к Лоу:
– Мистер Лоу,
– В общем, обработкой кожи. Берем ее в натуральном виде...
– Со спины животных?
– Именно, и превращаем в материал, годный для изготовления обуви, сумочек и тому подобного. Нельзя ведь, знаете, содрать с коровы шкуру и надеть ее на ноги.
Лоу смеется хриплым смехом заядлого курильщика, который переходит в приступ кашля.
– Прошу прощения, – говорит он, вытирая капельку слюны в уголке рта. – Здоровье, знаете, уже не то, что было в молодости.
Очередной смешок, и новый приступ кашля.
Ред делает пометки в блокноте. "Кожа, – записывает он, и рядом, подчеркнув: – Садомазохизм?"
– Значит, вы, по существу, сдираете шкуры с животных? – уточняет Ред.
– О нет. Это предыдущий этап процесса, и он осуществляется между скотобойней и нашим производством. Мы получаем не туши, а шкуры. Обрабатываем их, но сами не снимаем.
– А чем занимался здесь Барт Миллер?
– Всем. У нас каждый владеет всеми операциями. Как уже говорилось, масштаб нашей деятельности невелик, и мы не можем позволить себе держать узких специалистов. Подменяем один другого, а когда нужно, наваливаемся на работу все вместе. Понимаете, о чем я?
– А носил ли Барт кожу? Одевался ли он когда-нибудь в кожаную одежду?
Лоу хмыкает.
– У него была кожаная куртка, и, бывало, он надевал кожаные туфли, но это все.
– А кожаные брюки, цепи там всякие – с этим как?
– Барт? В кожаных штанах да с финтифлюшками? Что же он, педик, что ли?
– Вы уверены?
– Конечно. Конечно уверен. Насчет чего другого не скажу, но уж ориентации Барт был самой что ни на есть правильной. Ни одной юбки не пропускал. Обычно ухлестывал разом за пятью-шестью девчонками, вот так! Он все время похвалялся на этот счет – затянет пташку в койку, а на следующую ночь волочет туда же ее подружку. Причем так ловко морочил им головы, что каждая дуреха воображала, будто она у него единственная. Бог его знает, как ему это удавалось.
– Вы видели кого-нибудь из этих женщин?
– Пару.
– Где вы их видели?
– Захаживали сюда, к нам. Бывало, встречали его после работы, а случалось, и провожали поутру. Небось, – Лоу подмигивает с заговорщическим видом, – после развеселой ночки. Не говорю уж о том, что его цыпочки телефон у меня оборвали. В конце концов я запретил ему давать мой номер – не могу же я звать рабочего из цеха всякий раз, когда очередной его милашке приспичит с ним поворковать.
– Выходит, они определенно существовали?
– Кто?
– Эти женщины.
– А, да. Определенно.
Ред задумчиво постукивает ручкой по блокноту.
Значит, Барт не был геем. И никто в здравом уме не принял бы его за гея.
Да, похоже, со стороны ориентации этого кожевенника к делу не приплести. Хотя... Не исключено, что Барт предавался со своими подружками всяческим извращениям. А Серебряный Язык, раздобыв каким-то образом его садомазохистские причиндалы, счел это признаком гомосексуальности.
"Проверить гардероб Барта", – записывает Ред, хотя и знает, что шансы откопать что-то в этом направлении весьма малы.