Месть Агонии
Шрифт:
— Умница.
— А что… а что, если и правда, тебя убьют? — опустив глаза и через силу спросил вампир. Ему не хотелось и думать о таком исходе, но узнать волю творца все-таки стоило.
— Тогда этот гобелен — мой тебе подарок! — ласково проговорила вамп. — Я верю, что легенды не лгут, и ты сможешь стать первородным со временем, а когда сможешь — эти книги, свитки и зелья не раз помогут тебе, только сделай все, чтобы гобелен не попал в руки первородного из нас, иначе велик риск истребления многих.
— Обещаю!
— Ну, раз ты все понял с первого раза, то пошли в подвал, — поднялась со своего места вамп.
— Что? Зачем это?
— Мрак! — закатила глаза рыжая. —
— Я — не мальчишка!
— Именно, что мальчишка! Ты критикуешь тех низших, что охраняют нас, но ведь и ты звания мужчины в моих глазах еще не заслужил. Ты слишком молод и горяч для того, чтобы я перестала считать тебя юнцом. И перестань, наконец, перебивать меня и оспаривать мои решения!
Адриан промолчал, его лицо окаменело, как происходило каждый раз, когда он пытался скрыть собственный гнев. Как много в нем еще от человека, несмотря на все ритуалы и обучение! Они прошли несколько коридоров. Потом по большой лестнице с литыми перилами, затем в незаметную дверку и дальше — по узкой старой каменной лестнице. Этот ход был проложен еще в те времена, когда здесь не было особняка Антуана, а был человеческий монастырь. Здесь поклонялись богине Смерти. Жрицы здесь могли быть только девственницами, поэтому храм быстро стал монастырем. Шло время и про культ все забыли, а Антуан, видимо, посчитал смешным построить свой особняк на остатках храма.
Марэна не стала менять резиденцию клана и осталась в доме Антуана, ей нравился этот особняк, несмотря на то, что у них были совершенно разные вкусы. Она связывала свою симпатию с тем, что дом, который построил Антуан нес в себе какой-то неуловимый привкус тех далеких, уже забытых времен, когда они были страстными любовниками и клялись в вечной преданности. Они так и остались друзьями, несмотря на то, что за время течения их жизненных рек, после тех клятв, дважды обезглавливали друг друга.
Если бы ей кто-то из прорицателей в то смутное время сказал, что она станет щитом для клана своего убийцы, пусть и временного, она бы не поверила и посмеялась. А жизнь, как бы не была длинна, не лишена иронии. Она снова невольно усмехнулась. С ней такое бывало часто за последние десятилетия. Она пропадала в недрах памяти и рассуждениях. Наверно, именно такое, еле уловимое тепло и принято считать мудростью. Когда душа успокаивается, и уже ничто не может причинить боли, как в прошлом, а ты просто тепло улыбаешься своим мыслям о судьбе и незримым нитям, которые как бы случайно привели тебя к этим событиям. Странное, ни с чем не сравнимое состояние. Рыжая чувствовала в себе изменения и не могла понять на пользу они или во вред.
Марэна несколько раз чувствовала на себе встревоженный взгляд ученика, но тот ничего не говорил, что не могло не радовать. Они дошли до больших деревянных дверей в полной темноте, слушая лишь гуляющий по подземелью слабый ветерок. Оба вампира двигались совершенно бесшумно, и обоим не нужен был свет, чтобы понять куда идти. Хотя вамп сильно сомневалась, что ее ученик знает дорогу к месту для обрядов, скорее всего он просто шел за ней с важным видом.
Юноша обошел вамп и легко распахнул двери, хотя человеку такое бы не удалось так просто. И остолбенел, закрывая ей проход в зал. Изящная Агония глубоко и с болью вздохнула, как мать, которая уже и не надеется увидеть своего ребенка сильным и достойным восхищения, но все равно любит его, печалясь лишь о собственных развеянных мечтах. Многие века она видела, как старые женщины, сухонькие старушки легко поднимают с земли своих пьяных сыновей около трактира или корчмы и помогают дойти
Вамп обошла остолбеневшего вампира и протиснулась в узкую щель между ним и дверными петлями. Потом бодро зашагала к пентаграмме, уже давно активной и ждущей только ее. На гематитовом алтаре лежал серебряный клинок. Она лично его заказывала, и долго искала ювелира, готового взяться за непростой заказ. Там же стоял обычный кубок, и лежал уже родной кол, отнявший когда-то самое дорогое, а затем не раз спасавший ее саму от смерти. Она всегда держала этот кол в своем кабинете, в своем особняке, своей реальности, рядом со свернутым платьем, в котором мстила за Антуана. А еще на бархатной подушечке лежал странного вида ларец, обитый явно серебром и сделанный, кажется, из человеческих костей.
Вамп остановилась около внешнего круга пентаграммы и принялась снимать платье. Наряд был сложным, с большим количеством крючочков, завязочек и ремешков, так что процесс не на одну минуту.
— Я позвала тебя с собой, потому что, вполне возможно, ты больше никогда не увидишь подобного ритуала. Так что смотри и запоминай, на будущее. Мало- ли, что может понадобиться через тысячу лет…
— Что это такое? Я чувствую символы смерти, серебро и след первородного, но не тебя…
— Все верно. Эти знаки, — она указала кивком головы на второй круг символов, — знаки удержания первородного вампира. Используя их можно удерживать таких как я на одном месте и делать все что угодно, например: пытать, доить словно коров, ведь кровь первородного лучший эликсир для любого из вампов, не правда ли?
— Зачем они тебе? — с суеверным ужасом тихо спросил Адриан.
— Сейчас поймешь. И перестань стоять в дверях. Лучше закрой их и встань у той стены.
Молодой вампир повиновался молча, а рыжая тем временем уже успела скинуть с себя платье и решилась на первый шаг. Когда она последний раз использовала эти знаки, то металась в бреду больше трех лун — не самое длительное ее восстановление, но все же. Воспоминания были крайне неприятными. Адриан схватил ее за руку и развернул к себе лицом. Высокий и статный, с пронзительным взглядом и идеальной выправкой. Он мог бы быть богом, если бы в этом мире были такие боги. Он мог бы быть императором, если бы здесь не правили люди. Он мог бы многое, и даже сейчас, когда она знает, что это лишь видимость красивого тела, ей все равно приятно тонуть в этих пронзительно острых глазах. Из него действительно вышел бы прекрасный высший вампир.
— Я еще раз спрашиваю, зачем они тебе? — и в голосе столько едва сдерживаемой ярости, что хочется впиться в него губами, а затем вырвать сердце за немыслимое оскорбление.
Сейчас ей было не до объяснений, поэтому она просто отклонила голову чуть в сторону, обнажая длинную шею.
— Пей, милорд! — она давно приметила одну странность — ее ученик словно терял весь свой яд, когда она называла его 'милордом' и хоть она обещала себе не использовать на ученике магию, чтобы добиться желаемого — ибо внушение и естественное желание разные вещи — но этой хитростью пользовалась.