Месть Анахиты
Шрифт:
Вот уж этот не ошибется.
Абгар явился тихий, серьезный, немного грустный. Как и подобает человеку, который обруган без вины. Он молчал, желая, прежде чем что-то сказать, выяснить, что от него хотят услышать.
Красс хорошенько ополоснул руку, вытер ее. Поднес кольцо к глазам. Камень какой-то мутный, неопределенного цвета.
— Взгляни-ка на этот рубин, — сказал он сдержанно и оттянул большим пальцем левой руки кожу на мизинце правой. — С ним происходит… что-то неладное.
— Что именно? — удивился Абгар.
— Цвет как будто меняет…
Абгар наклонился, взглянул. Поморщил нос от прелого запаха
— Рубин? — Он пожал плечами. — Не всякий красный камень — рубин. («Красный»?! — Красс чуть не застонал.) Это турмалин. А с турмалином случается всякое. Удивительный камень.
— Турмалин? — взревел одурело Красс. — Как? Откуда? Первый раз слышу о таком…
— Остров Ланка… К югу от Хиндустана. На языке народа, живущего там, турмалин значит «притягивающий». Ибо, нагретый, тянет к себе пепел, пыль и песок. Загадочный камень. У него много диковинных свойств. Может быть, — усмехнулся печально Абгар, — он и притянул тебя в пустыню? — Абгар кивнул через плечо. — Хотя нет, постой. — Он вновь наклонился к руке «императора». — Этот, пожалуй, не с Ланки. Турмалин с Ланки — розовый. Есть синий, зеленый, желтый, черный, бесцветный. А твой — вишнево-красный. («Вишнево-красный»?! — возопил беззвучно патриций.) Значит, он из-за скифских степей, с Рифейских гор…
Только и всего? Ха-ха!
Нет никакой загадки в проклятом кольце! Просто Красс из-за слепящего солнца перестал различать цвета…
Несмотря на всю свою рассудительность, а может быть — именно вследствие ее, старый Красс не выносил ничего непонятного, что нарушало четкий строй его холодных мыслей и что он враждебно называл «поэзией».
Другие верили вслепую. Они не искали объяснений. Есть злые духи, есть добрые. Первых надо ублажать, чтобы от них было меньше худа, вторых — чтить, чтобы от них было больше добра. И никаких сомнений.
Красс же от неизвестного приходил в полное расстройство. И был потому, сам не зная, суевернее всех в своем суеверном войске.
…Теперь, когда непонятное получило объяснение, до смешного простое, Красс вновь обрел уверенность в себе. Он повеселел, даже чуть не запел! Как будто узнать, что у тебя неверное зрение, невесть какое благо.
Значит, нет никакого волшебства?
Тогда нет никакой Анахиты?
И нет мести, грозящей Крассу с ее стороны. Надо признаться, страх этой жуткой мести, воплотившейся в таинственном кольце, уже много дней и ночей не давал бедняге Крассу спокойно есть, пить, спать.
Если нет самой Анахиты, то, значит, нет и жизни, которую она символизирует. Той жизни. Их жизни. Чужой. Нет для тех, кто поклоняется богине, которой нет. Не будет! Уже завтра…
— Я не зря говорю: камень из-за скифских степей. Сурен — сак, а саки — ветвь скифов, — заметил Абгар осторожно. — Скифские степи — скифские стрелы, — добавил он с расстановкой, давая понять, какого рода предметы способен притянуть к владельцу его вишнево-красный камень…
— Пропади он пропадом, рассыпься он в пыль, твой нелепый, глупый турмалин, откуда б его ни завезли! — вскричал яростно Красс. — Хоть с Олимпа! — И на сей раз он не увидел за мелочью главного. — В кость вросло проклятое кольцо. Снимешь — добавлю к твоей Осроене еще и Софену с Коммагеной.
— Да? — улыбнулся Абгар. — Это заманчиво! Это зама-а-ан-чиво, — протянул он задумчиво и взял руку Красса, чтобы
И вдруг побелел, как его белоснежное одеяние, и завопил диким голосом:
— А-а-а!..
Он увидел надпись на кольце. Абгар отбросил от себя руку Красса, отскочил к выходу из палатки. Губы его тряслись.
— …Ведь это кольцо богини Деркето?! Нет, нет. Увольте меня. Я боюсь. — Он пошарил вокруг себя, как слепой. — Никто не посмеет его пилить! Его можно снять только вместе с пальцем! Только вместе с головой!!! — Абгар просительно протянул к «императору» дрожащие ладони: — Зачем ты взял его, о великий? Разве мало у тебя сокровищ? Жизнь сама по себе сокровище, такое бесценное, что к ней бы и не нужно больше ничего, кроме куска хлеба, какой-нибудь хламиды на плечах да крыши над головой. Дышать, смотреть на траву зеленую, цветы и деревья, пить из ручьев прозрачную чистую воду. Какое богатство потребно еще человеку? Умрешь — и этого не будет. В раю все ходят голые… — Он встал перед ним, прямой и строгий, как пророк, как грозный судья. — Знай: тех, кто любит жизнь и принимает ее с благословением такой как есть, жизнь тоже любит и долго не покидает. Но тех, кто визжит на весь мир, жалуется на нее, она тоже не жалует. — Абгар сорвал с себя дорогой хитон, бросил под ноги Крассу. И сказал, уходя: — Много мы видели таких, которые хватали жизнь за глотку…
Снаружи, постепенно затихая, долго доносились хриплые арабские заклинания.
— Что это с нашим другом? — испугался военный трибун.
— «Друг»… — усмехнулся Красс. — Какой друг? Варвар — он варвар и есть.
Теперь, вновь обретя себя, Красс уже не нуждался в местных царях: ни в армянских, ни в арабских. Он сам царь царей! Кольцо? Красс найдет ювелира. Лучшего на Востоке. После победы…
Прибежал взволнованный Публий:
— Абгар уехал!
— Как уехал? — не понял старший Красс.
Из золотистой мглы далекого храма ему с насмешкой улыбнулась Анахита.
— Вмиг собрал всех своих, вскочили на верблюдов — и растворились в пустыне! Даже шатры и пожитки оставили на стоянке.
— Не испросив моего согласия? — вскипел старший Красс.
Он ринулся наружу. Далеко в белой пустыне оседала белая пыль.
— Догнать! Вернуть! Отправить за ними тысячу, нет, тысячу двести легких всадников! — приказал он свирепо сыну. — Пусть отныне все знают в этой стране, что никто ничего не смеет делать по своему усмотрению.
Кассий безучастно наблюдал за суматохой, поднявшейся в лагере. Вам безразлично, что я думаю? Мне безразлично, что вы делаете…
Анахита — улыбалась. Правда, уже не с насмешкой, а с ненавистью леденящей. Но она пока что улыбалась.
Часть пятая
Этот страшный гром…
Когда возмущен и разгневан
Митра, солнечный бог, —
Стрелы тех, кто любит его,
Из луков добротных, тугих
Бьют без промаха в цель!
Когда разъярен, то безжалостен
Митра слепящий…