Месть Демона

Лосев Владимир

— Макаров Максим Андреевич заключен под стражу по указанию прокурора, дело ведет

Семенов, — объяснил милиционер, отводя глаза в сторону. — Оперативники попросили поместить подозреваемого в одиночную камеру…

Еще раз повтори фамилия подозреваемого?

Милиционер снова назвал мою фамилию. Почему-то после повтора даже мне моя фамилия стала казаться мерзкой.

Дежурный задумался, потом отвернулся:

— Понятно, и кто он такой, и что здесь делает. Вопрос в том, что одиночка для тех, кто должен быть один, тем более что Семенов об этом просил лично. Так вот ответь мне, почему гражданин

Антонкин оказался вместе с этим в одной камере? Что под суд захотел? За такое знаешь, что бывает?!

Милиционер подошел к дежурному и прошептал что-то тому на ухо. Глаза у того помрачнели.

— Тогда понятно, — он снова перевел взгляд на меня. — Так за что господин Макаров решил убить гражданина Антонкина? Что вы с ним не поделили?

Я поднял голову и показал на шею, почему-то не сомневаясь, что на ней остались багровые следы от толстых пальцев уголовника.

— Понятно, — дежурный покивал головой. —

Надо было звать на помощь, а не убивать. У нас тут есть, кому за порядком глядеть, — он говорил, а глаза были хмурыми и равнодушными.

Майор уже все понял, и теперь мучительно соображал, что ему необходимо сделать, чтобы не попасть под каток своей же собственной правоохранительной машины.

— Когда тебя держат за горло, кричать не получается, — прохрипел я. Говорить было тяжело и больно. — А он меня крепко приложил, вырваться не мог.

— Понятно, Мамонт, он и есть Мамонт, его и ломом не остановишь, — майор мрачно посмотрел в пол. — Надеюсь, ты понимаешь, чем это тебе грозит? Если не удастся договориться с патологоанатомом, то пойдешь под суд за убийство. Только не знаю, удастся ли тебе доказать, что это была самооборона. Пока то да се, следы с шеи сойдут, потом доказывай, что он тебя душил…

— Надо сделать сейчас же медицинскую экспертизу, — прохрипел я. — Тогда докажу…

— И это не факт, что докажешь, может, это Мамонт от тебя защищался, а не ты от него…

— Что же делать?

— Молчать в тряпочку обо всем, что здесь было! — Дежурный свирепо и выразительно посмотрел на меня. — Мне осталось месяц до пенсии, не хотелось бы его провести на меньшей должности, занимаясь разбирательством в прокуратуре по поводу убийства. Поэтому я постараюсь это дело замять, если ты будешь молчать.

— Я не настолько глуп, чтобы на себя еще одно убийство вешать…

— Тоже правильно, — одобрительно покивал дежурный и закурил сигарету. — Так всем и отвечай, Антонкина никогда не видел, сидел в одиночке…

— Я все понял, ничего не видел и не знаю.

— Молодец! — Майор повернулся к милиционеру. — Ты тоже запомни, Антонкин находился во второй. Заметил, что ему плохо, только во время обхода. Понял?

— Так точно! — вытянулся милиционер. —

Антонкин сидел во второй камере, во время обхода обнаружил, что ему стало плохо, и тогда вызвал вас…

— Правильно, так все и было. Я это отмечу в своем рапорте, а ты мне сейчас напишешь свой, — майор направился к лестнице. — Этого снова в одиночку, только больше никого к нему не сажай, иначе под суд пойдешь. Кто бы тебе команду не дал, ты меня понял?

— Понял, — милиционер вздохнул. — Я бы и этого не подсадил, если бы не позвонили, но больше никого без вашей команды, товарищ майор,

не посажу. А с Мамонтом что делать? — В морг сейчас позвоню, чтобы они прислали машину. Поможешь грузить…

Меня вернули обратно в камеру. В подвале воздух был свежее, чем в камере, а здесь одна вонь. Но что тут сделаешь? В этой жизни каждый получает то, что заслуживает. Мне предназначено это…

Зачем обманывать себя? Определенно мертвым я себя чувствовал значительно лучше.

Нет, жизнь не так плоха.Как кажется.Хотя бы тем, что иногдаНе хочется и жить.

Я вздохнул и снова лег на нары, на них еще остался запах мертвого верзилы, жуткая и вонючая смесь мочи, перегара и табака. Мне снова стало плохо, к горлу подступила дурнота. Я сполз на пол и наклонился над унитазом, меня стошнило, потом еще раз. После этого с трудом вскарабкавшись обратно, прижался лбом к холодной стене и начал равномерно дышать. Надеясь либо заснуть, или потерять сознание, или, если повезет, то погрузиться в транс, в нем хорошо думается.

А мне нужно было во многом разобраться, чтобы не чувствовать себя слепым котенком, которого собираются утопить, ощущения такие же — страшно, ничего не видно. Куда двигаться не знаешь, а каждое твое шевеление лишь приближает к смерти.

Я знал, что меня еще раз постараются убить, это вопрос времени. Нового убийцу уже ищут…

По темным улицам подобно призракуИдет бесшумно, сжимая нож.Глаза не светятся,нахмурен лоб.

Хорошо еще, если убийство уголовника не будет висеть на мне, по крайней мере, официально. Надеюсь, что у дежурного хватит ума, все замять, и окончательной причиной смерти будет все-таки указана сердечная недостаточность.

Правда, те, кто послал «мамонта», уже вероятно знают, что с ним случилось. Милиционер звонил же какому-то высокому милицейскому чину — подполковнику. Жаль, фамилию не назвал…

И мне эту смерть вероятнее всего не простят. Да и с чего прощать, кто я такой?

Всего лишь пыль под их ногами, которая даже умереть не желает так, как они хотят…

Нет, меня убьют в любом случае, даже если я невиновен ни в чем. Так сложились обстоятельства. Иногда такое бывает.

Я не убивал Филю, уверен в этом на девяносто восемь процентов. Просто не мог, был трезв и контролировал себя. И по времени не получалось. Два процента скидываю на непредсказуемость жизни.

Я уезжал к сестре, зачем мне нужно было его убивать? Хотел исчезнуть из города, чтобы забыть все, что здесь со мной происходило. Сделать передышку для души…

Шарафутдинова мог убить, тут согласен, теоретически такая возможность существовала. Его убили ножом, и очень большая вероятность того, что моим.

Ножны были в крови, да и лезвие. А как на них взялась кровь, я не знал, потому что не помнил того, что происходило со мной в это время.

Если окажется, что кровь на ноже совпадает с кровью Шарика, то меня ничего не спасет. Даже если и не убивал.