Месть еврея

Рочестер Вера И.

«Кто тут»,— хотел он крикнуть, но у него захватило дыхание, сердце его замерло. Холодная струя воздуха пахнула в лицо, и он ясно почувствовал чье-то тяжелое, свистящее дыхание. Легкое прикосновение чьей-то бо­роды к его щеке вывело его из оцепенения, он поднял пистолет и выстрелил. К его невыразимому удивлению не послышался ни крик, ни падение тяжелого тела, кру­гом опять было тихо. Дрожащими руками он дернул ко­локольчик и схватил спички. Свечка, вытащенная из под­свечника, лежала на ночном столике. Самуил встал, идя открывать дверь стучавшему лакею, и заметил, что все его вещи были разбросаны по всей комнате, а подсвеч­ник

был завязан в цепочке лампы, висевшей на потолке.

— Ах, Боже мой! Я думал, что вас убивают, г-н ба­рон, когда услышал такой шум и выстрел сказал ла­кей, глядя с удивлением на расстроенное лицо Самуила и на беспорядок в комнате.

— Сюда, должно быть, забрался вор, я слышал как он подходил ко мне и даже коснулся меня своей боро­дой, когда наклонился, чтобы посмотреть, сплю ли я,— отвечал Самуил.

Вдвоем обошли они комнаты, но несмотря на весьма тщательный обзор, ничего не нашли.

— Вот чудо! Все перевернуто вверх дном, а вор ис­чез,— удивился лакей и вдруг воскликнул:

— Ах, г-н барон! Посмотрите, пуля попала в порт­рет вашего батюшки, пробила бороду и застряла долж­но быть в стене.

Самуил ничего не возразил. Ум его отказывался пони­мать, как пуля могла принять направление, диаметрально противоположное тому, в котором была выпущена. Он снова лег в постель и, велев лакею зажечь лампу на всю ночь, отпустил его. Он был крайне смущен и встре­вожен: здесь, в его доме, не могло уже быть никакой плутни. Ужели же действительно умершие могли за­явить о своем присутствии? Он с содроганием вспомнил, что борода, коснувшаяся его, была пропитана сильным запахом духов, которые постоянно употреблял его отец.

В течение трех дней в квартире банкира совершались странные явления, не давая ему покоя даже днем. Не выдержав более, он написал барону Кирхбергу, умо­ляя его приехать к нему с мистером Элингтоном сегод­ня же вечером для сеанса, так как у него в доме проис­ходит что-то необычайное. Барон отвечал, что, к край­нему сожалению, он не может привести медиума, так как тот уже приглашен в другое место, но что завтра они оба приедут к нему. Это ожидание было тяжелым испытанием нетерпения Самуила. Он считал часы и приготовил у себя в кабинете круглый стол, грифель­ную доску и листки бумаги, которые сам пометил и пронумеровал. В сотый раз, быть может, взглядывал он на часы, когда, наконец, приехали его дорогие гости. Самуил, не дав им даже отдохнуть, попросил скорее начать сеанс, а на расспросы барона ответил!

— Потом я все вам расскажу.

Они сели вокруг стола, составили цепи и, только на­чалось движение, спросили, желает ли дух отвечать. Ответ был утвердительный.

— Могу я узнать, кто стрелял в портрет и на кого был направлен выстрел?

— Ты стрелял в меня, твоего отца,— отвечал стол.

— Чью бороду я чувствовал на своем лице?

— Мою.

— Можешь ли ты сказать мне, отец, что ты от ме­ня хочешь. И если ты тут, то не можешь ли произвести тот запах, который я тогда чувствовал? — спросил Са­муил, едва дыша.

После короткого молчания в комнате распространил­ся сильный, особого рода запах духов.

— Ах,—сказал барон Кирхберг,— запах индийских духов, которые употреблял ваш отец, узнаю его. А вы, ужели, еще сомневаетесь?

Эти слова были заглушены двойным шумом. Дверцы большого массивного шкафа с книгами, вделанного в стену, распахнулись с такой силой, что зазвенели

стек­ла, и в то же время что-то тяжелое и объемистое упало на стол. Три торопливых и как бы радостных удара в стену возвестили о том, что духи требуют огня.

Был зажжен огонь, и Самуил увидел толстую книгу в кожаном переплете: к его удивлению то было данное ему однажды отцом фон-Роте Евангелие, которое Стефан, вероятно, спрятал в шкаф. На лежащем посреди листе бы­ло написано крупными буквами: «Встряхните книгу».

Самуил взял книгу и встряхнул ее. Из книги выле­тели две половинки разорванного листа. Банкир взял их и, едва взглянув, что там написано, страшно побледнел. Он узнал предсмертное письмо отца, в котором тот угро­жал ему проклятием, если он сделается христианином, и которое он разорвал за несколько минут до своего покуше­ния на самоубийство. Когда, оправясь, он стал искать его, то не нашел и был уверен, что его взял с собой раввин.

— Духи, должно быть, написали вам что-нибудь ужасное. Вы так расстроены, Вельден,— сказал барон Кирхберг, с участием и любопытством смотря на выра­зительное лицо банкира.

Самуил ничего не отвечал, утратил холодный вид и стал вытирать выступивший пот на лбу.

— Все, что я вижу, подавляет неверующего, вообра­жающего, что он стоит на твердой почве, а у него под ногами оказался сыпучий песок,— отвечал Самуил, оти­рая платком лицо.— А не могу ли я спросить у отца, что он от меня хочет и доволен ли он тем, что я согласился с требованием, выраженным в письме? — спросил банкир.

Раздались три утвердительных удара, и отец затем потребовал темноту. И тогда присутствующие увидели удивительное зрелище. Посреди стола образовался об­лачный шар, который расширялся и приподнялся не­сколько, издавая сильный фосфорический свет, озарив­ший как бы широким лунным светом листы бумаги и лежащий на столе карандаш. При этом свете присут­ствующие увидели, как карандаш поднялся сам по себе и быстро забегал по бумаге. Когда страница была напи­сана, листок перевернулся сам по себе, и карандаш сно­ва забегал. Через несколько времени карандаш опус- тился, светящееся пятно исчезло и сильный удар возвес­тил что ответ готов.

Дрожащими руками поднес Самуил к свету это сообщение из потустороннего мира и с волнением прочитал:

«Сын мой. После долгих и горячих молитв мне да­рована милость войти в общение с тобой, рассеять твое злополучное заблуждение в том, что будто бы нет за­гробной жизни. Это пагубное заблуждение, как я с при­скорбием вижу, влечет тебя к гибели и бедствиям на земле и к ужасным страданиям в мире духовном. Ослеп­ленное человечество забывает в течение своей жизни о существовании духовного мира — своей настоящей и вечной отчизны. Я сам был в неведении, будучи отума­нен узкими, внедренными воспитанием предрассудками окружающей среды, укрепленными кроме того презре­нием и ненавистью, питаемыми к еврейскому народу, Я стал фанатиком, упорно держался внешних обрядов, а тебя осуждал за желание быть христианином. Но я (умер, а когда от моего тела отделилось мое несокруши­мое «Я», мне стало ясно мое новое положение и я взглянул на мое прошлое просветленным, духовным взглядом. Какой обширный и достойный удивления кру­гозор открылся перед моим изумленным взглядом и ка­кие воспоминания нахлынули на меня! Я понял, как в сущности мелочно и ничтожно все, что на земле кажется таким великим и важным.