Месть географии. Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах и битве против неизбежного
Шрифт:
И все же есть история Европы, корнями уходящая в зарождение истории человечества, в которой главенствующее положение занимает география. Как отмечает Мак-Нил, Западная Европа имела определенные географические преимущества, которые вступили в игру с развитием технологий в так называемое мрачное Средневековье. Это широкие и плодородные равнины, неровная береговая линия с большим количеством естественных портов и гаваней, судоходные реки, текущие на север по этим равнинам и позволяющие торговле распространиться на более широкой территории, чем в Средиземноморском регионе, а также богатые запасы металлов и древесины. [86] Климат в Европе был суровым, холодным и влажным, и Тойнби, который, как и Мак-Нил, в конечном итоге не был фаталистом, тем не менее пишет: «Покой является врагом цивилизации… Чем спокойнее окружающая обстановка, тем слабее импульсы, побуждающие цивилизацию к развитию». [87] Так что Европа развивалась в сложных климатических условиях, но имела отличные естественные условия для возникновения транспортных узлов и центров торговли. Ибо цивилизации — это во многом мужественная реакция на естественное окружение, демонстрирующая стойкость и силу духа. Так, соседство Скандинавии и военное давление, которое она стала оказывать на морские границы Западной Европы, привели к преодолению феодальной раздробленности и объединению различных земель в королевствах Англии и Франции. Более того, Англия, будучи меньше по размерам, чем феодальные королевства на Европейском материке, но, как пишет Тойнби, «владеющая более четкими территориальными границами» [что понятно, поскольку она все-таки расположена на острове], гораздо быстрее, чем ее соседи, стала «национальным государством», выступающим против феодальных устоев. [88]
86
Ibid, pp. 451, 539.
87
East, The Geography Behind History, p. 128.
88
Toynbee A. J. A Study of History. Abridgement of Volumes I–VI by D. C. Somervell. New York: Oxford University Press, 1946. Pp. 123, 237.
Конечно,
89
Toynbee, A Study of History, Volumes I–VI, pp. 146, 164–166. Diamond J. Collapse: How Societies Choose to Fail or Succeed. New York: Viking, 2005. Pp. 79, 81, 106–107, 109, 119–120, 136–137, 157, 159, 172, 247, 276.
90
Европа ни в коем случае не уникальна в этом отношении. Например, Тойнби описывает, как обитателям Альтиплано пришлось столкнуться с трудностями, связанными с холодным климатом и неплодородными почвами, в то время как жители Тихоокеанского побережья Южной Америки должны были выживать в условиях жары и засухи, что сделало необходимыми работы по орошению земель. Разница между Европой и Южной Америкой, о которой не говорит Тойнби, тем не менее заключается в том, что через Европу с ее естественными водными портами лежали многие торговые и миграционные маршруты. — Прим. авт.
91
Toynbee, p. 75.
92
McNeill, pp. 565, 724.
Уильям Мак-Нил говорит о «безжалостном, практически беспрепятственном захвате цивилизацией территорий», населенных варварскими племенами:
«Именно этот захват способствовал величию и разнородности определенных мировых цивилизаций и увеличению контактов между ними, подготавливая почву для впечатляющего сближения между различными странами мира, которое происходило на протяжении трех-четырех последних столетий». [93]
Заполнение относительно свободных территорий различными мировыми цивилизациями, главным образом в умеренной климатической зоне, началось в основном с великих географических открытий таких мореплавателей, как да Гама, Колумб, Магеллан, и многих других. Эти процессы продолжились с началом революционных открытий в сфере промышленного производства, в сфере транспорта и связи и в определенном роде происходят и по сегодняшний день благодаря тому, что имеет название «глобализация». За это время окончательно исчезли степные народы, поскольку Россия, Китай и империя Габсбургов разделили между собой относительно пустынные равнины и плоскогорья Евразии. Этот же этап истории человечества ознаменовался тем, что по мере продвижения границ США на запад североамериканского континента и захвата Европой в качестве колоний территорий к югу от пустыни Сахара имел место упадок коренных народов, проживавших на этих землях. [94] В конечном итоге, как пишет Мак-Нил, мир теперь окончательно объединен главным образом под западной эгидой, все более и более урбанизированной цивилизации. Не стоит забывать, что коммунистическая доктрина, хотя и являлась продолжением тоталитарных тенденций в русле восточного православия и, следовательно, противостояла либерализму, также является идеологией индустриализованного Запада. Нацизм тоже возник как аномальное порождение задушенного инфляцией, стремительно модернизирующегося Запада. Мак-Нил говорит не о политическом единении, а об обширных культурных, географических и демографических тенденциях.
93
Ibid, p. 253.
94
Ibid, pp. 722, 724.
Хотя заполнение пустых пространств на карте мира и является центральной темой «Восхождения Запада», это справедливо лишь отчасти. Тот факт, что две железнодорожные колеи, тянущиеся навстречу друг другу, встречаются и соединяются, еще не означает, что между конечными пунктами нет пустынных или малозаселенных территорий. Границы могут быть закрыты формально, но с невероятной скоростью увеличивается плотность населения и возрастает связь с помощью электронных средств массовой информации. И именно из-за этой огромной скорости развития мира, в котором мы сегодня живем, и разворачивается основная политическая драма наших дней. Мак-Нил мог считать объединенным мир, где одна часть цивилизованного общества располагается не дальше, чем в нескольких неделях езды от другой. [95] Но как меняется геополитика, когда самых отдаленных мест земного шара можно достичь в течение нескольких дней или даже часов, как в наше время? В определенном смысле мир был объединен в XVIII–XIX вв., но в отношении демографии и технического развития тот мир мало напоминает мир начала XXI в. Главная драма нашей эпохи, как мы увидим, — это постепенное заполнение пространства, что приводит к географии без свободных территорий, где государствам и вооруженным силам, чтобы поместиться в заданных границах, остается все меньше и меньше пространства. Если моторизованным войскам противоборствующих сторон, действовавшим, к примеру, 100 лет назад, чтобы войти в боевое соприкосновение друг с другом, необходимо были пройти немалое расстояние, то в наши дни речь идет о дальности полета межконтинентальных ракет. География при таком сценарии никуда не исчезает, а, как мы видим, становится еще более важной.
95
Ibid, p. 728.
Для того чтобы посмотреть на этот аргумент с другой точки зрения, вернемся к работе Моргентау. Он пишет, что как раз имперская экспансия на относительно свободные географические области в XVIII–XIX вв. в Африке, Евразии и на западе Северной Америки направила политические амбиции великих держав на периферию мира, таким образом сглаживая конфликты между ними самими. Например, чем больше Россия, Франция и США концентрировались на империалистическом распространении своей власти на дальних территориях, тем меньше внимания они обращали друг на друга и тем более спокойной (в определенном смысле) была обстановка в мире. [96] Но к концу XIX в. великие национальные державы и империи Запада окончательно оформились (особенно это относится к Германии) и могли дальше расширять территории только за счет друг друга. [97] Моргентау резюмирует:
96
Gilpin R. War and Change in World Politics. New York: Cambridge University Press, 1981.
97
Morgenthau, pp. 354–357.
«Когда
Взгляды Моргентау, которые он излагал в годы напряженности начального периода холодной войны, заставляют видеть опасность между строк, в то время как мнение его коллеги по университету Мак-Нила, сформированное на более поздней и уже более стабильной стадии холодной войны, вселяет надежду:
98
Ibid, p. 357.
«Династия Хань в Древнем Китае… положила конец волнениям и междоусобицам, создав имперскую бюрократическую структуру, которая с редкими сбоями и небольшими изменениями просуществовала практически до наших дней. Похоже, страны XX столетия, воюющие между собой, стремятся к подобному разрешению своих конфликтов…». [99]
Падение Берлинской стены в 1989 г., несомненно, служит подтверждением оптимистических ожиданий Мак-Нила. Тем не менее можно утверждать, что современный мир не перестает быть менее опасным, нежели во времена холодной войны, поскольку свободные зоны на политической карте мира не перестают сокращаться по целому ряду геополитических причин. Возьмем для примера Китай. Мао Цзэдун ценой огромных усилий, конечно, стабилизировал и укрепил позиции Китая как современного государства. Сейчас страна переживает экономический подъем и наращивает военную мощь в качестве великой державы. На шахматной доске Евразии присутствует такое количество китайских фигур, какого Моргентау не мог себе вообразить. Одновременно с этим даже в самых дальних уголках мира возникают все новые города, и это несмотря на то, что Шпенглер считал отход от сельского хозяйства и культивирования земли началом упадка культуры и человеческой цивилизации. Просторные и многолюдные городские конгломерации, как и предчувствовал Мак-Нил, ведут к интенсивной, хотя и вызывающей беспокойство трансформации религии и самосознания. [100] Например, ислам все менее похож на традиционную, привязанную к земле религию и все больше приобретает очертания строгой, в некоторых случаях связанной с определенной идеологией веры. Это нужно для того, чтобы контролировать поведение людей в громадных безликих городских трущобах, где не так распространены большие семьи и кланы. В результате на Ближнем Востоке появляются мегаполисы и целые агломерации небольших городов в прежде сельской местности, в которых, несмотря на крайнюю бедность, наблюдается очень низкий уровень преступности. Однако иногда побочным следствием такой исламской урбанизации является глобальный терроризм, нарушающий политическое равновесие в мире. Христианство также становится более подверженным влиянию идеологии, что является следствием стресса, в котором пребывают большую часть времени жители американских пригородов на Юге и Западе США. Традиционный национализм вытесняется из городов Европы поклонением природе, учитывая, что Евросоюз как супердержава остается чем-то абстрактным для большинства европейцев, за исключением разве что элиты. В то же время война больше не является «развлечением для королей», как в Европе XVIII в. Сейчас она — инструмент националистического или религиозного фанатизма как в крупных масштабах (например, нацистская Германия), так и в более мелких (например, «Аль-Каида»). [101] Добавьте к этому угрозу ядерного оружия в руках радикально настроенной элиты на государственном и негосударственном уровне. И среди всех этих сложных, бушующих перемен классическая география возвращает себе свои позиции, оказывая влияние на напряженные отношения между Западом, Россией, Ираном, Индией, Китаем, Кореей, Японией и т. д., и каждый случай мы рассмотрим в деталях. Тезис Мак-Нила о взаимодействии между цивилизациями, справедлив сегодня как никогда прежде. Но было бы ошибкой приравнивать зарождающуюся в наши дни мировую культуру межгосударственных взаимоотношений к политической стабильности: ведь географическое пространство (именно потому, что на нем размещается все больше людей и его ценность как никогда высока) все еще имеет значение, и это значение — огромно.
99
McNeill, p. 807.
100
Ibid.
101
Toynbee, A Study of History, Volumes I–VI, p. 284.
В то время как научный интерес Мак-Нила относился ко всему миру, исследования Ходжсона, которые нас сейчас интересуют, более узконаправленны и касаются Большого Ближнего Востока. Тем не менее Ходжсон, пламенный приверженец квакерства, скончавшийся в возрасте 46 лет, демонстрирует удивительное трудолюбие и честолюбивые замыслы в своем трехтомном труде «История ислама: Исламская цивилизация от рождения до наших дней», опубликованном в полном виде в 1974 г., шесть лет спустя после смерти автора. Этот по большей части забытый уже историк из Чикагского университета гораздо менее известен среди современных журналистов, чем ряд других выдающихся ученых, исследующих Ближний Восток, таких как Бернард Льюис из Принстонского университета или Джон Эспозито из Университета Джорджтауна. Ходжсон в своем монументальном труде в отличие от Мак-Нила поместил ислам в географическом и культурном плане в контекст более крупных течений мировой истории. Стиль Ходжсона может показаться излишне академическим и непонятным. Но если читатель приложит некоторые усилия, он будет вознагражден исчерпывающим объяснением, как ислам смог зародиться, укорениться и так невероятно быстро распространиться не только по Аравийскому полуострову и Северной Африке, но и по всему побережью Индийского океана, а также на территории от Пиренейских гор до Тянь-Шаня. [102]
102
Toynbee, Volumes VII–X, p. 121.
Важно отметить, что Ходжсон написал значительную часть «Истории ислама» в 1950–1960-х гг., когда в центре внимания всех мировых СМИ в основном пребывала холодная война в Европе. Тем не менее в первом томе он раскрывает тему, придерживаясь мнения, что европоцентрическое видение мира всегда было неверным, а в определенных принципах составления географических карт неизбежно таится некоторое предубеждение [103] . [104] «Абсурдность ситуации скрывалась за все более широким использованием визуально совершенно искаженной карты мира в проекции Меркатора, которая, увеличивая северную часть, заставляет искусственно ограниченную Европу выглядеть больше, чем вся Африка, и делает непропорционально маленькой Индию». После этого Ходжсон акцентирует внимание читателя на юге и востоке на том, что он называет Ойкуменой (древнегреческий термин, обозначающий «обитаемую часть» мира), на средних широтах зоны афро-азиатской части суши, простирающейся от Северной Африки до границ Западного Китая, территории, которую он также называет «пространством от Нила до Окса». [105] Конечно, в этих определениях существуют неясности, которые иногда противоречат друг другу. Например, регион «от Нила до Окса» обозначает район, ограниченный Египтом с запада, в то время как Ойкумена может относиться к зоне, которая начинается значительно дальше на запад вдоль африканского побережья Средиземного моря. Дело тут в том, что строгие разграничения времен холодной войны, пик которой пришелся на время написания книги, с четким разделением на Ближний Восток, Анатолию и Индийский субконтинент, перестают действовать, когда Ходжсон показывает нам более органичную географию, с которой культура и природный ландшафт снимают привычные ограничения. То есть широкое и опаленное солнцем пространство между цивилизациями Европы и Китая, — в действительности мир в понимании Геродота, где, по мнению Ходжсона, находится ключ к мировой истории.
103
Примеры европоцентрических принципов нанесения на карту см. в Black, Maps & History, с. 60–62. — Прим. авт.
104
Пример европоцентрического сопоставления карт см. Black, Maps & History, pp. 60, 62.
105
Hodgson M. G. S. The Venture o f Islam: Conscience and History in a World Civilization. I: The Classical Age of Islam. University of Chicago Press, 1974. Pp. 50, 56, 60–61, 109–111 (в русском переводе: Ходжсон М. Дж. С. История ислама: Исламская цивилизация от рождения до наших дней / Пер. с англ. А. Н. Гордиенко, И. В. Матвеева, Н. В. Шевченко. М.: Эксмо, Наше слово, 2013).
Учитывая, как глобализация сейчас стирает границы, регионы и культурные различия, нарочито грандиозная и гибкая географическая концепция Ходжсона на самом деле очень полезна, поскольку дает нам понять, насколько карта рельефа может сопротивляться фиксированным и жирным линиям границ. Таким образом, Ходжсон помогает читателю представить себе изменчивый мир времен поздней Античности, времена когда появился ислам, а также современный мир, в котором Китай и Индия наращивают свое экономическое присутствие на Большом Ближнем Востоке (в былые времена — в Ойкумене). В это же время страны Персидского залива делают то же самое в Африке, разрушая этим уже привычные нам искусственные границы.