Месть географии. Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах и битве против неизбежного
Шрифт:
Географическое положение определяет ту стержневую роль, которую Ирану суждено играть на Большом Ближнем Востоке и в Евразии в целом, и может диктовать, в какой степени она будет стержневой, но не может диктовать того, ради каких целей это положение будет стержневым. Такого рода решения находятся сугубо в руках людей.
На данный момент, в соответствии с новаторскими империалистическими традициями своего античного и средневекового прошлого Иран построил военную империю, первую в своем роде — империю без колоний, без танков, бронетехники и авианосцев, которые обычно ассоциируются с властью и мощью. Империализм Ирана не соответствует классическому пониманию этого явления, выражающемуся в двух словах — вторжение и оккупация. Как пишет бывший оперативный офицер ЦРУ, а ныне писатель Роберт Бэр, Иран скорее является супердержавой на Ближнем Востоке благодаря «стратегии, совмещающей три аспекта: опосредованную войну, использование асимметричных средств борьбы и привлекательность для… угнетенных», в особенности целых легионов молодых и недовольных мусульман. «Хезболла», арабская шиитская организация в Ливане, действующая в интересах Тегерана, как отмечает Бэр, «обладает фактической государственной властью» в стране, поскольку ее военный и административный вес, а также симпатии населения к ней значительно больше, чем значение и признание официальных властей в Бейруте. В секторе Газа негласная военная и финансовая помощь шиитского Ирана, а также его
430
Baer R. Iranian Resurrection // The National Interest. — Washington. — 2008. — November/December.
Хотя сегодня Иран выглядит грозным и устрашающим, нет в его нынешнем влиянии важнейшего элемента, связанного с просвещенностью. В отличие от держав Ахеменидов, Сасанидов, Сефавидов и других иранских империй прошлого, которые или оказывали благотворное влияние, или вдохновляли в моральном и культурном смысле, империя, существующая сейчас, господствует, запугивая и угрожая, при помощи террористов-смертников, а не поэтов. Это, с одной стороны, ограничивает ее власть, а с другой — говорит о ее неминуемой гибели.
Богатая культура, огромная территория, быстро растущие и густонаселенные большие города Ирана делают его целым миром, небольшой вселенной, подобно Китаю и Индии, будущее которой станет главным образом определяться внутренней политикой и социальными условиями. И все же, если бы понадобилось выделить ключевой момент, определяющий судьбу Ирана, это будет Ирак. Ирак, как свидетельствуют история и география, вплетен в политику Ирана как ни одна другая страна мира. Шиитские мечети имама Али (двоюродного брата Пророка, его зятя и сподвижника) в Эн-Наджафе и имама Хусейна (внука Пророка) в Кербеле, расположенные в южно-центральной части Ирака, положили начало школам мусульманского богословия, соперничающим со школой мусульманского богословия в иранском Куме. Если бы иракская демократия могла обеспечить хотя бы толику стабильности, более свободная интеллектуальная атмосфера священных городов Ирака могла бы повлиять на политику Ирана. В более широком смысле демократический Ирак послужит силой притяжения, которой в будущем могли бы воспользоваться иранские реформаторы. По мере того как Иран все глубже проникает в политику Ирака, сама близость двух этих стран с протяженной общей границей могла бы подорвать ту из двух систем, которая более склонна к репрессиям. На политику Ирана серьезно повлияет взаимодействие с плюралистическим арабским шиитским обществом. Экономический кризис в Иране продолжает усугубляться, и поэтому простых иранцев может возмутить тот факт, что их правительство тратит сотни миллионов долларов на покупку влияния в Ираке, Ливане или где-либо еще. И это не говоря уже о том, что иранцев будут все больше ненавидеть в Ираке как пришедших на смену «мерзким американцам». Иран просто хотел бы воздействовать на иракские шиитские партии, чтобы противодействовать суннитским партиям. Но добиться этого полностью невозможно, поскольку это сузило бы широкий размах радикального исламского универсализма, который Иран желает представлять в преобладающе суннитском мире, [431] до масштаба религиозного сектантства, которое едва ли может привлечь кого-либо за пределами шиитской общины. Так что Иран может увязнуть в попытках сформировать хрупкие и нестабильные коалиции между суннитами и шиитами в Ираке и заставить их функционировать постоянно, хотя вмешательство во внутренние дела страны вызывает все большую ненависть иракцев. Не оправдывая то, как планировалась и проводилась кампания по вторжению в Ирак в 2003 г., как расходовались триллионы долларов, не оправдывая и потерю сотен тысяч жизней в этой войне, заметим, что может оказаться, что падение Саддама Хусейна стало тем поворотным моментом, с которого началось освобождение двух стран, а не одной. Точно так же, как географическое положение способствовало ловкой колонизации Ираном иракской политики, оно могло бы помочь Ираку оказывать влияние на Иран.
431
Примерно 85 % мусульман мира составляют сунниты, 15 % — шииты вместе с небольшим меньшинством, в которое входят члены исламских сект.
Освобожденный Иран наряду с менее автократическими правительствами в арабском мире, которые больше бы занимались внутренними делами из-за своей собственной незащищенности, способствовали бы более гибкому и равному соотношению сил между суннитами и шиитами на Ближнем Востоке. Это бы заставило страны региона обратить больше внимания на внутреннее и региональное развитие своих стран, чем на Америку и Израиль. Кроме того, более либеральный режим в Тегеране способствовал бы созданию широкой культурной среды, достойной древних персидских империй, которая не ограничивалась бы противодействием реакционных сил духовенства.
Более либеральный Иран, учитывая значительную массу курдских, азербайджанских, туркменских и других меньшинств на севере и в других регионах, также мог бы означать Иран, менее управляемый из центра, где этническая периферия отклонялась бы от орбиты Тегерана. Иран часто был скорее не государством, а многонациональной империей без четких границ. Его истинные масштабы никогда не соответствовали картографическим рамкам — будучи или меньше, или больше. Северо-запад современного Ирана населен курдами и азербайджанцами, части же Западного Афганистана и Таджикистана в культурном и языковом плане близки иранскому государству. Именно к этим нечетким границам, настолько близким к границам парфянской империи, мог бы в конечном итоге вновь прийти Иран, по мере того как волна исламского экстремизма и воспринимаемой легитимности режима мулл сойдет на нет. [432]
432
Kaplan R. D. The Ends of the Earth: A Journey at the Dawn of the 21st Century. New York: Random House, 1996. P. 242.
Глава 14
Бывшая
Если Иранское нагорье — это наиболее важное географическое формирование на Большом Ближнем Востоке, то значение полуострова Анатолии (Малой Азии), далеко выдвинутого на запад, по сравнению со всеми остальными частями Азии, является естественным следствием этого утверждения. Точно так же, как Иранское нагорье практически полностью занято одной страной — Ираном, так и полуостров Анатолия полностью занят Турцией. Вместе эти две страны, сформированные горами и плоскогорьями, возвышающимися над пустынной Аравией, вмещают население в 138 млн человек, что больше чем население всех 12 лежащих к югу арабских стран, расположенных в зоне Плодородного полумесяца и на Аравийском полуострове. Чтобы арабы перевесили в демографическом плане Турцию и Иран, нужно было бы еще прибавить к населению этих арабских стран также население Египта и остальных государств Северной Африки.
Турция и Иран — важнейшие элементы как маккиндеровского пояса пустынь, так и спайкменовского «Римленда» — также являются самыми богатыми сельскохозяйственными экономическими системами Ближнего Востока, для которых характерен самый высокий уровень индустриализации и технологического развития. Само существование ядерной программы Ирана вместе со способностью Турции при желании запустить такую же программу ради национального престижа создают резкий контраст с Саудовской Аравией и другими арабскими странами, которым не хватает интеллектуальных ресурсов для собственных программ подобного толка. Последней потребовалось бы заимствовать технологии у стран, которые уже имеют ядерное оружие, например у Пакистана.
Турция, как и Иран, оказывает определяющее влияние в своем регионе. В эту сферу влияния входят (по часовой стрелке) Балканы, Черное море, Украина и южная часть России, Кавказ и арабский Ближний Восток. Турция, в особенности в сравнении с арабским миром, по словам политтехнолога Джорджа Фридмана, «является островом стабильности посреди моря хаоса». [433] Тем не менее, хотя Турция и оказывает влияние на окружающие ее регионы, расположение Турции как участка суши, омываемого Средиземным морем на юге и Черным морем на севере, делает ее частично островным государством. Поскольку значительная часть границы Турции проходит не по суше, а по морю, это означает, что, несмотря на оказываемое влияние, географическое положение Турции не так кардинально для соседних государств, как положение Ирана. Влияние Турции на Балканах к западу и в Сирии и Месопотамии к югу по своей природе главным образом является экономическим. Хотя совсем недавно ее роль расширилась до участия в постконфликтном урегулировании в бывшей Югославии в качестве посредника. Только на Кавказе, и в особенности в Азербайджане, где язык очень похож на турецкий, Турция обладает мощным дипломатическим весом, который может существенно определять текущую политическую обстановку.
433
Friedman G. The Next 100 Years: A Forecast for the 21st Century. New York: Doubleday, 2009. P. 7 (в русском переводе: Фридман Дж. Следующие 100 лет. Прогноз событий XXI века. М.: Эксмо, 2010. Серия: «Библиотека Коммерсантъ»).
Турция, по сути, контролирует главный водосбор рек Тигр и Евфрат. Это огромное географическое преимущество, которое дает стране возможность отрезать поставку воды в Сирию и Ирак. Но если бы Турция действительно так поступила, это можно было бы приравнять к объявлению войны. Так что Турции нужно действовать тонко и осторожно, утверждая это свое преимущество. Именно страх, что Турция может ограничить поступление воды, забирая ее в верховьях рек в целях развития собственной сельскохозяйственной деятельности, дает Турции весомые рычаги влияния на арабскую политику. Относительно новым геополитическим фактом, который часто не принимают во внимание, является проект развития юго-восточной части Анатолии, центральным элементом которого является плотина Ататюрка на реке Евфрат в 40 км к северу от Шанлыурфы (средневековая Эдесса) возле сирийской границы. Около 5000 кв. км пахотных земель на Харранском плоскогорье орошаются при помощи безнапорного стока воды, поступающей с этой плотины. Вся система плотин на реке Евфрат, разработанная в 1970-х и построенная в 1980-х и 1990-х гг., которая фактически в состоянии доставлять воду вплоть до засушливого Западного берега реки Иордан в Палестине, сделает Турцию более значимой державой для арабского Ближнего Востока в XXI в., чем она была в XX в. Более сильное политическое влияние, которое Турция стала приобретать в последнее время, нужно рассматривать в контексте этой новой географической реальности.
Хотя сейчас по заголовкам газет весьма заметно, что Турция проявляет серьезный интерес к Ближнему Востоку, так было не всегда. С самого возникновения Османской турецкой империи в XIII в. османы сосредоточивали свое внимание в основном на территориях к северо-западу, на Европе, где были богатство и выгодные торговые пути. Эта тенденция зародилась в период позднего Средневековья, когда развивающаяся Центральная Европа как магнит притягивала турецкие племена. Последние и сами по себе стремились продвинуться в западном направлении через всю Анатолию к Балканам, наиболее плодородным в сельскохозяйственном отношении землям в непосредственной близости от Анатолии. Турция может ассоциироваться со всем Анатолийским полуостровом, но, как и в случае с Россией, основная демографическая масса и промышленная мощь на протяжении веков концентрировались на западе, близко к Балканам, но достаточно далеко от Ближнего Востока. Основная часть поселений османов располагалась неподалеку от Европы. Однако горная местность остальной Анатолии имела сильно пересеченный рельеф, где каждая горная долина отделена от другой, что препятствовало созданию крепких племенных союзов. Эти племенные союзы, появись они на политической карте страны, могли бы бросить вызов власти османов в регионах, близких к Кавказу и Ближнему Востоку. В самом деле, поскольку география не способствовала установлению контактов и сношениям в Восточной Анатолии, организованные династии вроде Сельджукидов или Османов могли непрерывно править сотни лет подряд из удаленного центра в западной Анатолии, то есть европейской Турции. [434] Как невероятный рельеф местности Восточной Сибири и российского Дальнего Востока защищает Россию в Европе от серьезных проблем с востока, так же дело обстоит и с Анатолией и турками-османами. За исключением того, что поскольку Анатолия имела протяженные морские границы, то правители в Константинополе гораздо меньше опасались вторжений на свою периферию, чем в России. Анатолия — компактна по размерам, а Россия — огромна.
434
Langer W., Blake R. The Rise of the Ottoman Turks and Its Historical Background. American Historical Review. India: Bloomington, 1932. Grygiel, Great Powers and Geopolitical Change, p. 96.