Месть и прощение (сборник)
Шрифт:
Выждав несколько месяцев, она отправилась к сестре.
Моисетта, не особо переживая, тем временем отправила в отставку шофера, который оказался не более плодовитым, чем Ксавье, и вступила в связь со своим массажистом, сорокалетним женатым мужчиной, у которого уже было четверо своих детей. Не посвящая Лили в эти пертурбации, она принялась разливать чай.
– Ты пробовала белый чай? Ксавье заказывает его в Токио, стоит целое состояние. Щепотка – по цене черной икры. Попробуй, тебе понравится.
Для демонстрации превосходства над Лили в ее распоряжении остались лишь
– Моисетта, я предпочла бы никогда не говорить об этом, но, видно, придется.
По срывающемуся голосу Лили, нервному трепету ноздрей, посиневшим губам Моисетта определила, что сестре мучительно больно. Она уселась, приготовившись внимательно слушать, в надежде, что Лили сейчас поведает о каком-то своем, сладостном для Моисетты, несчастье. Поль собирается ее бросить? У него есть любовница? Скандал разрушил репутацию его адвокатской конторы? Она заранее злорадствовала…
– Да?..
Лили попыталась собраться с духом, но, так и не обретя опоры, сказала, склонившись к сестре:
– Я бесплодна.
Моисетта, глядя на свое зеркальное отражение, тотчас почувствовала важность этих слов. Тем не менее, чтобы выиграть несколько секунд, она сделала паузу, притворяясь, что не поняла:
– Ты?..
– У меня не будет детей.
– Ах…
– Я сделала все анализы.
– Ох…
– И значит…
– И значит – что?..
– Значит, у тебя тоже, Моисетта.
Ну вот, слово было сказано. Моисетте пришлось взглянуть правде в глаза. Она ощутила внутри пустоту, ей казалось, что ее тело распадается, пожираемое этим внутренним небытием. Какой-то миг она надеялась, что сознание отключится. Лили внимательно смотрела на нее, во взгляде сквозило сострадание, руки тянулись к сестре, готовые подхватить ее. Моисетта, дрогнув, отметила с сожалением, что обморок не состоялся, на миг она представила, что Лили ее утешает, но тут же при виде сестры, более нежной и любящей, чем скорбящая Мадонна, у нее разлилась желчь. Как? Опять она, эта крылатая вестница несчастий!
– Уйди!
– Что?
Моисетта выпрямилась – ее била дрожь, лицо налилось кровью, рот искривился от раздражения – и указала пальцем на дверь:
– Вон отсюда! Чтобы духу твоего здесь не было! Никогда, слышишь, никогда!
– Но, Моисетта, я ведь не со зла сказала… Понимаю, как это больно, ведь я это сама пережила! Я просто предупредила тебя, чтобы ты подготовилась и сообщила Ксавье…
– Вон отсюда!
– Но…
– Ты – это ты, а я – это я.
– Но ведь…
– Ничего общего.
Лили хотела было возразить, заверить сестру в добрых намерениях, заключить ее в объятия, чтобы утешить, но Моисетта, преодолев скованность, сгребла со стола какие-то безделушки и запустила в сестру. Лили кинулась к двери.
– Скатертью дорога! – выкрикнула Моисетта.
Она тут же призвала своего массажиста, заставила его переспать с ней и, к своему удивлению, познала невероятно мощный оргазм.
Фабьен Жербье – грузный, коренастый, одетый в потертый вельветовый костюм,
Разыгрывающийся спектакль был ему отвратителен. Все участники судебного процесса, включая прокурора, раздраженные навязанным им издевательством над почтенной пожилой дамой, допрашивали Лили Барбарен в бархатных перчатках. Каждый раз, задавая вопрос обвиняемой, они сглаживали углы, давали понять, что их вынуждает так действовать суровость юридической процедуры и им это глубоко неприятно. Ответчице давали понять, что ее не обвиняют в преступлении, что это лишь имитация суда, чей исход – прекращение судебного дела – заранее известен.
– Они бы еще сервировали ей чай с пирожными! – ворчал Фабьен Жербье.
Несколько дезориентированные подобными реверансами зрители вконец утратили интерес к происходящему и по большей части дремали. Обитатели деревни, призванные в качестве свидетелей, подойдя к барьеру, приветствовали Лили с той же любезностью, что и судейские; они напоминали, какая тесная связь всегда существовала между сестрами. Рассказывая о событиях последних месяцев, они говорили о том, как была потрясена Лили, обнаружив тело, ее даже пришлось отправить в больницу, – как некогда при кончине ее супруга; она заливалась горючими слезами, отдавая одежду Моисетты бедным. Каждую среду она отправлялась на кладбище в Монталье и долго молилась на могиле сестры.
Фабьен знал обо всем этом, он даже как-то последовал за Лили на кладбище, пораженный этим еженедельным жертвоприношением.
Из состава свидетелей его отвели. Что он мог сказать? Ничего, по мнению адвокатов. Первый любовник Лили… Это было шестьдесят лет назад, с тех пор она не обменялась с ним ни словом. В последние годы, поселившись в Сен-Сорлен, он открыл мастерскую по ремонту обуви, занимаясь этим скорее ради удовольствия, чем по необходимости, ведь, выйдя на пенсию с приличной должности, которую он занимал в коммерческой структуре, он не нуждался в приработке. Как и всем в деревне, ему было известно, что сестры живут вместе в доме покойных родителей. Он, как и соседи, замечал, что Моисетта тиранит Лили, оскорбляет ее, осыпая упреками, прилюдно ставя сестру в затруднительное положение.
Однако, как и все прочие жители деревни, он отмечал смирение, великодушие, милосердие, которое неизменно проявляла Лили. Казалось, она по-прежнему любила свою отвратительную сестру и во имя этой любви всякий раз прощала ее.
«Они все просто зациклились на этом! Они отказываются поверить, что чаша ее терпения наконец переполнилась и она отомстила сестре».
Фабьен возлагал все надежды на судмедэксперта, который должен подтвердить, что Моисетта не могла нечаянно упасть в саду, ее столкнула Лили. Эксперт перечислил свои звания и ответил на вопросы судьи. Он описал колодец в глубине сада, принадлежащего Барбаренам, колодец, согласно документам, вырытый в семнадцатом веке.