Месть из 1995-го
Шрифт:
– Роман Андреич! А что такое «Дура лекс, сед лекс»?
– О, Егор, да ты знаком с латынью! – отозвался я, – это значит, «закон суров, но это закон». Где прочел такое?
– Да вот, в паблике, – отмахнулся Егор.
– Кто может объяснить, о чем это? – поинтересовался я.
Люблю заставлять свою Орду подумать. Но Орда сегодня была слишком ленива.
– Это о том, – продолжил я негромко, – что закон одинаков для всех. И о том, что незнание не освобождает от ответственности.
– Прям для всех? – с издевкой переспросил
Савостьин явно был задет за живое. Он был из небогатой семьи и тема «мажориков» и денег его трогала до глубины души. Ох, не о том думает мальчик. Мечтает, как бы все отнять, да поделить. Мало кого такие раздумья доводили до добра.
– Это уже не ко мне вопросы, – сухо ответил я, – во времена рождения этой фразы люди верили, что закон будет един для всех и все будут подчиняться законам.
Тут в класс ввалились гонцы с банками краски и кипой газет. Газеты выскользнули из их рук и рассыпались по полу. Отдельные листы, подхваченные ветерком, закружились между партами.
Это происшествие разрядило атмосферу, мои ребята побросали телефоны и бросились собирать газеты. Тени зависти и раздражения развеялись, движение развеселило всех, обернуло легкой шуткой почти назревший конфликт.
Я присоединился ко всем. Собирая газеты, я обратил внимание, что все они датированы июнем девяносто пятого.
– Что там у вас смешного? – заглянула через плечо любопытная Милашевич.
А я как будто вынырнул из прошлого – вдруг вспомнил и тот сентябрь, и свою первую линейку, и учительницу.
– Вы так улыбались, я думала что-то смешное.
– Я в девяносто пятом в первый класс пошел, вот, вспомнил.
– А вы в этой школе ведь учились?
– Да.
– Зашквар, – хмыкнула Милашевич.
– Нормально, – отозвался я.
Начали и закончили без происшествий. Покрасили обе батареи, свернули в мусор газеты, замочили кисточки и отдали обратно Ольге Петровне. Я предложил всем колы или холодного чая, но у Орды были свои дела, они торопились в лето, к беззаботным подростковым приключениям, к солнцу и душному покою июльского полдня.
Я закрыл окна, опустил тюль и с радостью закрыл кабинет на два оборота. Отпуск. До середины августа я совершенно свободен.
После прохладных коридоров третьей гимназии уличный зной ощущался еще острее. У меня на секунду перехватило дыхание, в горле сразу же зацарапал песок. Благо, совсем рядом магазинчик с напитками. Я спешил через дорогу к нему, как к оазису. Расплатился, нетерпеливо открыл бутылку, неловко облившись, выпил залпом половину.
И услышал негромкий, приятный смех.
– Вы так спешили, у вас вся рубашка мокрая.
Рядом стояла припаркованная «шеви». С водительского места, приоткрыв окно, на меня смотрела темноволосая, голубоглазая девушка. Она открыла бардачок, перегнулась через сиденье и подала
– Возьмите, вам пригодятся. Извините, что смеялась.
– Ничего, – улыбнулся я, – просто торопился. Высохнет, жара-то какая! Спасибо, салфеток не нужно.
Я хотел добавить что-нибудь, но не нашел слов и попрощался. Иду вдоль тротуара и слышу за собой шуршание шин.
– Как вас зовут? – у незнакомки было игривое настроение и она явно никуда не торопилась.
– Так со мной девушки еще не знакомились, – усмехнулся я.
– Все бывает в первый раз, – заметила собеседница, – садитесь, подвезу.
– Нет уж, – отказался я, – лучше продолжим общение на нейтральной территории.
Вскоре мы уже сидели в летнем кафе неподалеку. В отделке веранды было много голубого и белого, от чего тот знойный день почему-то казался прохладнее. Незнакомка попросила у официанта безалкогольный мохито и мороженое, а я, особо не думая, заказал то же самое.
– Лизавета, – лукаво улыбнувшись, представилась девушка.
– Роман. И давай сразу на ты.
Мы шутливо чокнулись и сделали по глотку.
– Прохладный, это прекрасно, – облегченно выдохнула Лиза, – а скажи, кем ты трудишься? Медик или педагог?
– Учитель, а как ты догадалась?
– У меня есть теория, что врачей и учителей очень легко узнать в толпе. Эти профессии накладывают отпечаток на внешний вид. Ты можешь быть хоть в байкерском прикиде, но я всегда узнаю, кто ты на самом деле. Что ты преподаешь?
– Русский и литературу.
– Я любила в школе эти предметы. У нас была хорошая учительница. Думаю, много зависит от учителя, – она удобно облокотилась на спинку стула и прищурилась, – насколько он сумеет заинтересовать, настолько ты полюбишь предмет. Знаешь, какое произведение мне больше всего нравилось в школе? «Преступление и наказание».
Лиза улыбнулась, ожидая реакции.
– Необычно, – удивился я, – в основном все вспоминают «Войну и мир» или «Мастера и Маргариту».
– А мне нравилось читать детектив про убийство старушки, – фыркнула Лиза, – было интересно, сознается Раскольников, или нет? Настигнет ли его закон или карма? Очень хотелось подсмотреть, но я честно держалась до конца.
– Наверняка с такой любовью к детективам ты стала юристом или следователем?
– Нет, – отмахнулась девушка, – я фотограф. Хотела стать экономистом, но вовремя поняла, что совсем не так представляла себе экономистов.
Принесли мороженое. Мы замолчали на минуту, поглощая холодный десерт. Я заметил тогда, что даже молчать с Лизой было приятно.
Где-то в глубине кафе играла музыка. Я долго вслушивался, прежде чем понял, что это «Маленькая страна». Исполняла её в свое время певица Наташа Королева, а сейчас она мелькает только в скандальных телешоу. Именно «Маленькая страна» была хитом дискотек у старшеклассников, когда я был даже младше своих нынешних учеников.