Месть королевы
Шрифт:
Когда перечень был представлен королю, тот, не глядя в него, сказал:
– Я соглашусь, милорды, со всем, что вы предлагаете, но при одном условии.
– При каком же? – спросил слегка огорошенный Уорвик.
– Что в страну вернется граф Корнуоллский и ему будут возвращены все его владения.
Лица сидевших за столом помрачнели, но Эдуард видел: на некоторых из них мелькнула тень колебания. Ему было сказано, что вопрос требует серьезного обсуждения, и они просят время, с чем король милостиво согласился.
Когда они снова явились к нему, Эдуард понял, что в их рядах уже не стало прежнего
Эдуард готов был выть от ярости. Ему страстно хотелось немедленно засадить Уорвика в тюрьму, в Тауэр, но он понимал, что ради Гавестона, ради его возвращения нужно изворачиваться и хитрить.
Склонив голову, он выслушал решение баронов оставить в силе запрет Гавестону появляться при дворе… Что ж, он подождет.
К его удивлению и радости, уже через день трое из партии противников попросили у него аудиенции. Это были Линкольн, Пемброк и Суррей.
Бедный Линкольн! Несчастное Набитое брюхо! Он становится все толще и безобразнее чуть не с каждым днем. Как милый Перро умел потешиться над ним, как уморительно подражал его тонкому голосу, неуклюжей походке! А граф Пемброк, который воображает себя особой королевских кровей, потому что его отец был сводным братом Генриха III! Милый Перро и для него нашел подходящую кличку. Он прозвал его Еврей Иосиф, потому что у того были темные волосы, бледное лицо и крючковатый нос. А графа Суррея Перро так ловко выкинул из седла на турнире!..
Линкольн заговорил от лица всех троих. Сказал, что и он, и его друзья весьма сожалеют о той атмосфере вражды, какая установилась между королем и баронами в последнее время, и что они рады наблюдать, как начинает она рассеиваться и, надеются, исчезнет совсем, когда король согласится с предлагаемыми реформами в государстве.
Эдуарда охватил бурный восторг. Вот, вот оно! Его маленькие хитрости сделали свое дело. Еще немного усилий, и Перро снова будет здесь, с ним, в его объятиях! О, как они посмеются тогда вместе над спектаклем, который разыграл Эдуард! Как сумел он обойти всех этих Бешеных псов и Набитые брюха, не говоря уже о Евреях Иосифах!
– Мы знаем, – сказал Пемброк, – что Пирс Гавестон хорошо показал себя в Ирландии. И надеемся… нет, уверены, что он повзрослел, стал намного серьезней и изменил многие свои дурные привычки.
– Да, – согласился Эдуард, – несомненно, урок пошел ему на пользу.
«Глупцы! – воскликнул он про себя. – Что вы называете дурной привычкой! Что знаете об этом! О мужской любви, о привязанности!.. Об истинном блаженстве!.. Надеюсь, Бог простит Перро и мне наши маленькие прегрешения за ту радость, которую мы даем друг другу…»
– Ему следует вернуть все титулы, – сказал король вслух.
– Конечно, – согласился Линкольн. – Пусть это послужит ему во благо, а поведение его станет достойней и благородней.
– Оно станет, – пообещал Эдуард, внутренне усмехаясь.
Суррей поднял указательный палец и сказал:
– Гавестону нужно вести себя более осторожно, милорд. Посоветуйте
– Обещаю, милорды! – воскликнул Эдуард.
Радость переполняла его. Он выиграл! Победил! И не так уж много времени потребовалось для этого, хотя недели и месяцы расставания с Перро казались ему годами.
Эдуард не стал терять ни минуты. Тут же отправил гонца к Гавестону с вестью: «Немедленно возвращайся, брат Перро! Я жду тебя».
Встречу с ним король наметил в Честере, прекрасном городе, где они прекрасно проведут первые часы.
Получив радостное известие, Гавестон тут же покинул Ирландию. Свое возвращение он постарался обставить с привычной помпой – высадился в Милфордской гавани, прямо как великий полководец-триумфатор, во главе целого кортежа своих соратников – ирландцев, англичан и гасконцев.
Эдуард уже поджидал его там, прохаживаясь по гребню стены, возведенной еще королем бриттов Марциусом. С вершины четырехугольной башни времен Юлия Цезаря он помахал Гавестону, затем велел подать коня и поскакал навстречу другу.
Они обнялись так, словно не виделись вечность.
– Перро, Перро, любимый мой, – бормотал король, словно в полузабытьи. – Наконец ты дома…
Гавестон вгляделся в лицо короля.
– Ничего не изменилось, верно? – спросил он. – Скажи мне, что ничего не изменилось!
– Все осталось, как прежде, мой любимый, – сказал король.
Королева была вне себя от негодования. Они возвратили Гавестона!.. Лицемеры! Глупцы!.. И сразу видно, Эдуард просто умирает от счастья. А она… она так до сих пор и не забеременела. Если бы это произошло, она отнеслась бы, наверное, более спокойно к возвращению этого проходимца. Хотя как не сойти с ума от мысли, что ее, одну их самых красивых женщин и королев Европы, подвергают такому унизительному обращению, держат почти на задворках! И из-за кого?! Какая мерзость! Какой позор!.. О, она никогда не простит! Придет время, она будет мстить!
Хорошо бы тоже завести любовника – многие мужчины пошли бы ради нее на любой риск, она знает это! Но не совершит такого. Пока… Не смеет сейчас решиться на подобный шаг из-за опасения, что ребенок может оказаться не королевских кровей. Со стороны отца.
И, значит, снова предстоит вести бой с Гавестоном. За одного и того же человека. Боже! Дай побольше сил!
Она поняла вдруг, что Гавестон опасен, но не умен и вследствие этого, а также из-за своего непомерного тщеславия неосторожен. Ведь его дважды изгоняли из страны, и оба раза были замешаны сильные мира сего, но он не понял предупреждения, не извлек урока. Любому мало-мальски сообразительному человеку должно быть ясно после всего происшедшего, что действовать так, как он, нельзя, ибо это и неразумно, и опасно. Но не таков Гавестон. Ему застит глаза любовь короля. Он не видит, не хочет видеть и знать ничего больше, а не мешало бы взглянуть вокруг, понять, на каком он свете, не играть с огнем. Однако ему всего мало. Он хочет не только короля и его любви, хочет управлять страной с помощью этой грязной любви! Что касается бедняги Эдуарда, одуревшего от страсти, тот не может ни в чем отказать своему фавориту и делает только хуже и себе, и ему… Тошнит от всего этого!..