Месть кованых фламинго
Шрифт:
— Бенсон? — удивилась я, надеюсь, не настолько громко, чтобы он меня услышал. Бенсон огляделся, словно боялся, что кто-нибудь его увидит. Мы притворились, будто никого не заметили, и он поспешил прочь. Машина рванула с места и уехала в другую сторону, по направлению к полю битвы и городу. Девушка за рулем не обратила на нас внимания.
— Интересно, о чем они говорили? — задумчиво пробормотал Майкл.
— О чем-нибудь злодейском, — предположила я. — Тед был прав, я не верю этому человеку.
— Не знаю, — протянул Майкл. — По-моему, настоящий злодей способен обделать свои темные делишки, не привлекая всеобщего
— Да, с таким же успехом он мог запрыгнуть на стол и заорать: «Глядите на меня! Я что-то замышляю!» Хотя плохие актерские способности никому не мешают быть злодеем.
— Ты знаешь женщину, с которой он говорил? — спросил Майкл.
— Нет. Думаю, она не из наших мест.
— Ладно, какая разница?.. Можешь сообщить Робу, что Бенсон — прохиндей, и дело с концом.
— Правильно, — сказала я, приободрившись. Сама мысль о том, что Роб пошлет мерзкого типа куда подальше, подняла мне настроение. А если Роб побоится, я с удовольствием займусь этим сама.
11
Вдохновленная мыслью о том, как мы выставим Бенсона, я потащила Майкла по тропинке, ведущей к «Мурхаузу», белому фермерскому домику, где в 1781 году англичане и американцы подписали документ о капитуляции английских войск и тем самым положили конец осаде Йорктауна и фактически Войне за независимость. Миссис Уотерстон хотела устроить праздник прямо в доме, но не смогла получить разрешения у Дирекции национальных парков. Пришлось довольствоваться садом.
Когда мы приблизились, я заметила, что дом освещен изнутри — будто бы светом канделябров, хотя, зная, как суровы правила противопожарной безопасности в исторических зданиях, я сомневалась, что нам позволили использовать настоящие свечи.
Расцвечивая лужайку озерцами света и островками темноты, с деревьев свисали гроздья фонариков. Электрических, конечно, что, несомненно, раздражало миссис Уотерстон, хотя внутри у них стояли специальные лампочки, создававшие неплохую иллюзию мерцающего света свечей. Струнный квартет негромко наигрывал старинную мелодию, издалека доносились голоса гостей.
На освещенном участке сада промелькнул силуэт миссис Уотерстон. Либо я забыла, как внушительно выглядит ее наряд, либо она сменила парик на еще более высокий. Я почувствовала себя чуть ли не голой в своем скромном домотканом платье.
— Не беспокойся, — перехватив мой взгляд, сказал Майкл. — Миссис Транш приготовила для тебя платье.
Я вздохнула. Миссис Транш была компаньонкой миссис Уотерстон, но я, как и все в городе, считала, что последняя ее беспощадно эксплуатирует. Однажды в День поминовения, [14] насмотревшись фильмов про забастовки и выпив парочку-другую бокалов «Мерло», я воспылала священной ненавистью к подневольному положению миссис Транш и остальных работниц магазина — преимущественно эмигранток из Азии. Я рвалась в Йорктаун, чтобы поднять восстание среди угнетенных швей. Я так и видела, как все поют «Мы преодолеем» на вьетнамском, размахивая искусно вышитыми флагами.
14
День поминовения — официальный нерабочий день, отмечаемый в память о погибших во всех
Майкл испортил мне веселье, рассказав, как обстоят дела в реальности. Его мать и миссис Транш владеют магазином в равных долях. Миссис Транш нанимает персонал, ведет учет, платит по счетам, заказывает ткань и другие материалы, следит за порядком, в общем — ведет магазин.
— Что же тогда делает твоя мама? — спросила я.
— Она вложила первоначальный капитал, занимается продажами и маркетингом, — ответил Майкл. — И покупателями. Миссис Транш это ненавидит.
Все верно, но если вы спросите меня, я скажу, что миссис Транш делает львиную долю работы, а прибыль делится пятьдесят на пятьдесят. Возможно, дело в упорном нежелании миссис Транш говорить с миссис Уотерстон по-английски.
Я точно знаю, что миссис Транш может говорить по-английски достаточно бегло, хоть и не без ошибок, и уж тем более прекрасно все понимает. Правда, однажды я услышала от нее: «Je ne comprends pas» [15] — когда попыталась воспротивиться какому-то ее распоряжению.
15
Не понимаю ( фр.).
Однако с миссис Уотерстон она упрямо говорит только на французском, и это при том, что французский миссис Уотерстон звучит еще кошмарнее, чем мой.
— Знаешь, она приготовила тебе прекрасный наряд, — прервал мои размышления Майкл.
— О Боже, я так вспотела, что мне впору нырять в ванну, а не натягивать новое платье.
— Ты разобьешь ей сердце, — возразил Майкл. — И мне. Я помогал придумывать фасон.
— Надеюсь, вы не нашили на него фижмы? — обеспокоенно осведомилась я. — Ни за что в жизни не надену платье с фижмами!
— Мне бы в голову не пришло уродовать твою фигуру какими-то фижмами! — возмутился Майкл. — Смехотворнее моды не найти!
— Аминь. Только не ляпни что-нибудь этакое при своей матери.
— Конечно. Правда, увидев, как мама представляет себе моду времен колонизации, я решил, что в следующий раз нам стоило бы оставить в покое Войну за независимость и разыграть войну 1812 года. Я питаю слабость к стилю ампир — к глубоким вырезам, полупрозрачным облегающим платьям…
— И таким ты хотел бы видеть покрой моего бального наряда? Пожалуй, интереснее, чем фижмы.
— Хотел бы. А вот и миссис Транш.
При виде нас суровые черты миссис Транш разошлись в некоем подобии улыбки. Она стояла возле вешалок с костюмами, рядом с двумя «леди», как гордо именовались швеи магазина. Мы сумели убедить миссис Уотерстон, что нельзя заставить всех посетителей ярмарки нарядиться в костюмы — мы просто распугаем народ, но для особенных событий, на которые приглашались только избранные — вроде этой вечеринки для ремесленников, — костюмы были обязательны. На всякий случай — вдруг кто-нибудь явится в современной одежде — миссис Транш имела большой выбор колониальных нарядов, сдающихся напрокат. Для женщин — платья всех размеров, выполненные в скромных цветах Уильямсберга, для мужчин — невероятное количество рубашек, бриджей и мундиров. Миссис Транш и «леди» хлопотали в магазине, обряжая гостей и принимая вполне умеренную плату за прокат.