Месть Крестного отца

Вайнгартнер Марк

Он понял, что по-прежнему в своем «Бьюике», привязанный к переднему сидению. Ничего толком не видно. Лишь желтые фары разрезают мрак. Хейген встряхнул головой, чтобы избавиться от дурмана. Ощутил такую боль, словно его снова ударили. Из-за боли с головокружением он не сразу почувствовал воду и не услышал плеск.

Том был не под водопадом. Он был в воде, вонючей и грязной, заполняющей салон. Он был под водой. Поток лился во все четыре окна. Вероятно, он здесь совсем недавно. И ненадолго. Обмотан клейкой лентой. От пояса по плечи. Лодыжки и колени тоже обвиты.

Колеса машины погружались в ил. Вода была теплей его крови.

Том начал кричать и биться, что усиливало мучительную головную боль. Вода поднялась выше сидений. Выше пупка. Выше сердца.

Он выберется. Клейкая лента размякнет от воды. Он продолжал бороться.

Лента вокруг лодыжек расслабилась.

Зашипела электрическая система «Бьюика». Перед там как погасли фары, за лобовым стеклом проплыла большая черная змея, но сердце Тома выдержало и это.

— Если хочешь убить гадюку, не руби ей хвост, — громко произнес он и почувствовал извращенное удовольствие от того, что Джерачи пришел сначала за ним, а не за Майклом.

Том не сдавался. Он явственно ощущал, как отклеивается лента, повсюду.

Вода добралась до подбородка.

Хейген запрокинул голову к крыше и приготовился сделать глубокий вдох. Все получится. Это вопрос силы воли. А Тому воли не занимать.

Затылок намок, настал момент вдохнуть.

Время.

Он начал медленно, равномерно втягивать воздух легкими.

Вдруг в горле запершило, грудь вздрогнула, и голова резко наклонилась вперед: приступ кашля.

Том хватал ртом воздух, а воздуха не было. Он вдыхал болотную воду, воздух остался вверху, над головой, где-то там.

Хейген слышал, будто утонуть — это самая мирная смерть.

Ничто в содрогающемся теле Тома Хейгена не напоминало умиротворенность.

Он пытался перестать кашлять и не заглатывать воду, но тело предало его.

Зато разум не предаст.

Надо сосредоточиться.

Надо что-нибудь придумать.

Нет. Это невозможно. Придется принять смерть.

Силой воли он заставил себя смириться, потому что иначе не сможет думать, о чем хочется. В воображении он нарисовал свою семью и на одно ужасное и прекрасное мгновение взглянул в глаза Терезе, сыновьям, адвокату Фрэнку и Эндрю, будущему священнику, и дочерям, Кристине, которая вырастет красавицей, и Джине, тоже красавице.

Затем Том потерял контроль над собой, и, подобно электрической системе «Бьюика», закоротившей минуту назад, стала гаснуть его жизнь, однако думал он не о ней, а о Санни.

Погибшем Санни Корлеоне. Застреленном.

Он видел Санни в детстве, в той улочке.

Том не был другом Санни Корлеоне, по крайней мере сначала. Ту ложь они придумали и говорили всем, даже себе. И всем объясняли, что Санни привел Тома домой лишь потому, что день был холодный, а место опасное. На самом деле Санни с двумя ребятами постарше забрел на криминальную улицу в ирландский район, страшное место, но Том знал, где там прятаться и спать, как согреваться и находить еду в мусорных баках. Шел снег. Настоящая метель. Мужчина на углу продавал пружинные ножи. На самом деле он был сутенером с косыми глазами. Мальчики спросили, сколько стоит нож; он ответил, что детям не продает. Они заявили, что не дети, и мужчина рассмеялся до хрипоты и заявил, что только ребенок станет утверждать, будто он не ребенок. Том Хейген сказал бы то же самое, но не хотел высовываться и связываться с сутенером с косыми глазами. Сутенер добавил, что не продает товар итальяшкам, и, когда те стали огрызаться в ответ на оскорбление, достал нож и схватил Санни за горло. Двое ребят рванули прочь. Человек, торгующий ножами и девушками, был кое-кем еще, и Том знал об этом. Том видел, как он режет своих проституток, но не насилует.

Мужчина с пружинными ножами и косыми глазами находил мальчишек в беде и заставлял сосать себе член за полсэндвича, а потом приставлял к горлу нож и не утруждал себя поисками сэндвича. Том Хейген держался от него подальше и никогда не соглашался сосать за еду, хотя временами бредил от голода. Том думал, ему еще повезло, что он ощущает отвращение, когда видит этого человека, сутенера, торгующего пружинными ножами. Теперь он тащил Санни по улице, Том не думал, он действовал. С воем он выскочил из-под земли, из-под ступеней крыльца, где становилось тесно прятаться, схватил доску и ударил мужчину по затылку. Всем просто повезло — Санни уж точно, но повезло и Хейгену, и всему району — в доске был гвоздь, который пронзил шею человека, продававшего женщин и пружинные ножи. Брызги крови окрасили падающий снег. Сутенеру тоже повезло, потому что его жизнь была жестокой и жалкой и она закончилась.

Теперь угасала жизнь Тома. Почему она не мелькает у него перед глазами? Почему он видит лишь то, как они вместе с Санни избивают ногами человека с косыми глазами, лежачего, неподвижного, одну секунду или целую вечность, а затем останавливаются, тяжело дыша. Огляделись и увидели, что вокруг уйма свидетелей, взрослых, мужчин и женщин, отцов и матерей, уткнувшихся в пальто. Никто не станет горевать по человеку с косыми глазами, один за другим они разворачивались и уходили, бурча что-то под нос. Том и Санни посмотрели друг на друга и, как ни странно, рассмеялись, выплеснули все эмоции смехом, сильным, болезненным из-за холодного воздуха и усердия. Они ни на йоту не стыдились слез, но не стали плакать. Том ревел, когда умерла мать, когда скончался отец, а теперь нет, и отныне не будет плакать никогда, ни разу, до конца жизни, которая ныне угасала где-то в Эверглейдс. Санни тогда тоже не плакал, хотя вырос в сердобольного, сентиментального человека, проливавшего слезы на свадьбах и похоронах, во время грустных фильмов и в особенности когда стоял в коридоре родильного дома и впервые увидел своих красивых близняшек, Франческу и Кэтрин, а затем мальчиков. Том был с ним, все три раза. Майкл и Фредо приехали, когда появились близняшки. Хейген был счастлив вспоминать об этом теперь и чуть не заплакал от радости, увидев собственных детей за большим больничным окном, но тут боль ударила молнией. Разве такое бывает? Когда умираешь? Том отдал бы все на свете, чтобы почувствовать, как жена гладит ему кожу, что угодно, абсолютно все, но оказался снова с Санни, ныне мертвым, на снегу рядом с телом сутенера. Том посмотрел ему в глаза и произнес, как взрослый или отец, что есть вещи, которые необходимо сделать, и ты их просто делаешь и никому не говоришь. Не пытаешься оправдать их, потому что им нет оправдания. Просто делаешь. Затем забываешь. «Меня зовут Сантино Корлеоне», — сказал Санни и протянул руку. Из раны на шее сутенера поднимался пар. «Том Хейген», — представился Том, и они пожали руки.

Мальчики пошли вместе. Том взял Санни под руку. Санни спросил у нового друга, где он живет, Том просто покачал головой. Санни поинтересовался, что у Тома с глазами, и тот ответил, что не знает, какая-то инфекция. У матери было то же самое. Она умерла. Санни спросил, где отец, и у Тома не повернулся язык сказать, что отец, раздираемый горем по покойной, упился до смерти. «Что ж, ясно, — произнес Санни. — Ты и я. Мы теперь братья». Последней картинкой в сознании Хейгена была огромная голубая тарелка спагетти, которую мама Корлеоне поставила перед ним в тот день: аромат масляного томатного соуса, звучание ее голоса, велевшего есть.

Глава 27

— Ложись спать. — В темный вестибюль гостиницы спустилась Рита Дюваль в ночной сорочке, полусонная, с всклокоченными рыжими волосами. Майкл, сгорбившись, сидел в кресле, которое перетащил к телефону-автомату. — Завтра… хотя сейчас уже три часа ночи, значит, завтра уже наступила. И это причина пойти спать, дорогой. Отдохни.

— Вряд ли я смогу заснуть, — сказал Майкл.

— Все равно, пошли в постель.

— Думаю, я не способен и на это.

— Я не предлагаю тебе ничего, кроме отдыха. Давай же. Позволь мне позаботиться о тебе. У меня получится, ты знаешь.

— Я не могу.

— Надо полагать, никаких вестей.

Майкл покачал головой.

— Ты перезванивал Терезе?

— Нет. — На Тома так не похоже не позвонить, если он обещал. Набрав номер дома во Флориде, Майкл проболтался Терезе, что уже час назад должен был переговорить с Томом. В свете недавних распрей между супругами Тереза заключила, будто причиной тому другая женщина. Майкл сказал, что очень надеется, проблема именно в этом и беспокоиться больше не о чем. Тереза в ответ пронзительно вскрикнула. Пришлось повесить трубку. — Подожду до рассвета.

Лучше попросить Альберта Нери перезвонить Терезе. Он ехал к Майклу.

— Помни, солнце встает здесь на час раньше.

— Да? Откуда ты знаешь?

— Я француженка.

— И какая здесь связь?

— Мы страстно относимся к солнцу и восходу. Это обещание нового дня. И новых радостей.

— Да уж.

— Кстати, ты проверял уровень сахара? Ведь завтра не принесет тебе ничего хорошего, если…

— Я в порядке. — Майкл научился следить за своим диабетом. Уже давно не происходило никаких инцидентов.