Месть Крестного отца
Шрифт:
— Спасибо. — Ник не давал воли эмоциям, сдерживая ярость, которой никогда не угаснуть.
— Значит, ты выбрал эту колымагу из сентиментальности?
— Вроде того. Вообще я ожидал от тебя благодарности. Национальный хлебопекарный бренд, хорошая грузоподъемность. Можно ехать куда угодно и везти что угодно. Достаточно на всякий случай утрамбовать наружный слой буханками.
— Так вот как мы Дела делаем? — озадаченно произнес Зук. Важная деталь его работы состояла в том, чтобы вышестоящие люди, в особенности Ник, не знали, как именно делаются
— Соображаешь. Я ничего не говорил.
— Разве ты что-то сказал? Плохо слышу в последнее время.
— Что у тебя есть для меня?
— Смотри сам. — Луи кивнул в сторону парковки. Ник выглянул через дверь.
— Тот «Додж» пятьдесят девятого года?
— Полностью подходит твоему описанию, — ответил Луи, имея в виду: подержанная машина, неприметная, хорошей марки, в хорошем состоянии, никакого подгона под требования потребителя, кроме пуленепробиваемых стекол.
Луи продемонстрировал Нику три пары часов «Картье», инкрустированных бриллиантами, — символ времени, которое нужно восполнить Шарлотте, Барб и Бев. Сзади дарственные надписи.
— Изумительно, — сказал Джерачи. — Заверни их. Сколько я тебе должен?
— Нисколько.
— Послушай, ты так много для меня сделал, это я обязан тебе. Все-таки сколько?
— Говорю же, Ник, мы в расчете. Мне скоро шестьдесят, у меня дом на пляже, сбережений достаточно, чтобы никчемные мои дети ни дня не работали. Без тебя я разбитый старик, морозящий яйца в Кливленде, работая с тупарями, которые продают краденые флаконы «Эйвон» и «Тапперуэр».
Ник не знал, что это, но живо представил картину.
Он постучал Луи по плечу.
— А без тебя я бы…
— Брось, — отмахнулся Луи. — Когда это закончится? Послушай, не хочу проявить излишнее любопытство, но не оставил ли ты где владельца пекарни с острым желанием вернуть свой грузовик?
Джерачи покачал головой. В Новом Орлеане поставщиков того сорта хлеба проглотил Карло Кит. Грузовик списали. Серийный номер утерян.
— Один друг подарил, — сказал Ник.
В эту секунду в дверь вломился парикмахер из салона напротив.
— Я не виноват, — уверил он.
— В чем, Харлан? — спросил Зук.
— В смерти президента.
— А кто тебя обвиняет?
— Никто, но ведь кто-то взял и пристрелил его.
— Президента убили? — спросил Джерачи.
— В Майами, да, сэр. По всем каналам сообщают.
— Ты нас разыгрываешь, — сказал Зук.
— Я постоянно говорил, что хочу пристрелить этого любителя негров, а теперь его убрали, и удовольствия тут мало. Я все время находился на работе. У меня есть алиби.
— Не смей даже шутить о таких вещах, Харлан. Он мертв?
— Откуда мне знать? Меня же там не было, понятия не имею, что с убийцей.
— Я не про убийцу спрашиваю, про президента.
— Похоже… вероятно, да.
— Кто стрелял? — не выдержал Джерачи.
— Могу поклясться на кипе Библии, мистер, не знаю и предположить не могу. — Парикмахер захлопнул за собой дверь и был таков.
—
Джерачи увидел изображение Хуана Карлоса Сантьяго только на следующий день, когда в газете опубликовали фото, сделанное после ареста из-за драки в баре в 1961 году. Ник сразу узнал в нем одного из тех, кого встретил на стрельбище у Трамонти.
Вскоре неизгладимой страницей истории Америки станет то, как Дэниэл Брендон Ши услышал новость, сидя в крошечном офисе в центре для проведения съездов в Майами. В майке и трусах он корпел над вступлением к речи брата. По комнате были разбросаны скомканные бумажки и смятые стаканчики из-под кофе. Днем генеральный прокурор объявил близкому окружению, что решил баллотироваться в Сенат США в 1966 году и таким образом не участвовать в выборах своего брата на второй срок. Он сделал это, как в один голос утверждали свидетели, со слезами на глазах. Карьера будущего сенатора должна была начаться с выступления по телевизору, с яркой речи. Однако Дэнни Ши не станет упоминать об этом. Он четко дал понять, что для него огромная честь сказать миру — прямо, откровенно, ясно! — какой великий человек его брат.
Хотя Джимми Ши был хорошим оратором, большинство его письменных работ (включая обе книги и дипломную) вышли из-под пера профессиональных писателей. Дэнни, напротив, обладал даром излагать мысли на бумаге и, что главное, стремился его совершенствовать. Разумеется, при нем всегда имелись составители речей, и среди них двое выдающихся американских романистов. Однако даже их труды он перерабатывал, переписывал, пока не получал желаемого. Как ни странно, эти романисты обычно считали, что Дэнни Ши сделал речь лучше и выразительней.
Дэнни, подобно многим талантливым писателям, верил, будто мысль рождается быстрей, если раздеться до нижнего белья.
Когда постучали в дверь, он сказал, что почти закончил, хотя повторял это не первый час.
— Нет, сэр, я не по этому вопросу, — произнес глава личного персонала Джимми. — Можно войти?
Услышав новость, Дэнни Ши остолбенел. Затем начал учащенно дышать.
Вдруг он поднялся и начал судорожно одеваться.
— Какой я идиот, — произнес Дэнни.
— Сэр?
— Это я виноват.
— Не понимаю, о чем вы.
Когда Эдди Парадиз услышал новость, он намеревался спуститься в свой охотничий клуб и показать Риччи Нобилио льва, которого Риччи Два Ствола помог приобрести у цирка.
Риччи встретился пообедать с ним в ресторане на Корт-стрит, принес подарки: коробку с двумя дюжинами пар фирменных носков и плакат, завернутый в трубочку. Плакат Второй мировой для коллекции. Одинокий человек тонет в темно-синем море, руки простерты вверх, огромные ладони на переднем плане, направленные на зрителя. Надпись гласит: «Кто-то проболтался!»