Месть мертвеца
Шрифт:
— Мистер Симпсон попросил, чтобы я заглянула и проверила, как вы. Множество репортеров хотят вас видеть, но ради спокойствия и мира наших пациентов мы отказываем им в праве посещения. И мы отфильтровываем все телефонные звонки в вашу палату… Это была идея вашего брата.
Неудивительно, что я смогла поправляться в тишине и покое.
— Спасибо. Это очень большая помощь, — поблагодарила я.
— Кроме того, будет несправедливым к остальным людям в этом крыле, если тут будут топать всякие посторонние.
Она серьезно
Самым интересным событием после ее ухода было то, что разносчик убрал мой пустой поднос.
После того как схлынула волна возбуждения, я некоторое время пыталась смотреть телевизор, но от закадрового смеха у меня разболелась голова. Около получаса я читала. Постепенно мне так захотелось спать, что я не стала поднимать книгу, упавшую на живот, и только шевельнула рукой, чтобы выключить свет — кнопка была на перилах кровати.
Меня разбудила ослепительная вспышка и ощущение близких звуков и движения. Я закричала и замахала здоровой рукой, чтобы отогнать нападавшего. В момент просветления я ударила по кнопке, включавшей свет, и по другой — вызова медсестры. В своей палате я увидела двух мужчин. Они были закутаны в пальто и орали на меня, но я не понимала ни слова. Снова и снова нажимая на кнопку вызова, я завопила громче их. Не прошло и тридцати секунд, как в палате собралось больше людей, чем она могла вместить.
Вечерняя медсестра была чопорной, крупной женщиной, да еще и высокой. Она презирала макияж, но на прошлой неделе у нее состоялась встреча с бутылкой красной краски для волос, которую она, похоже, очень любила.
С каждой секундой я восхищалась этой женщиной все больше.
Она обрушилась на репортеров, паля из двух пневматических пистолетов. Вообще-то, будь у нее настоящие пистолеты, эти двое, без сомнения, были бы покойниками. А еще в палате находились охранник больницы — человек старше моего доктора и далеко не так крепко сложенный, высокий мускулистый санитар и еще одна медсестра, которая добавила свое мнение к мнению большой медсестры, как я мысленно назвала ее.
Конечно, то была глупая сцена, которую следовало выбросить из головы. Сцена, которую мне следовало бы предвидеть — так я решила, поразмыслив. Но в тот момент ни одна из этих мыслей не пришла мне в голову.
Я ужасно перепугалась, сердце мое колотилось, как у кролика, и голова болела так, словно кто-то снова меня ударил. Рука ныла в том месте, которым я стукнулась, когда в панике метнулась вбок, приложившись о поручень кровати.
Когда все уладилось и медсестры задали репортерам первоклассную словесную трепку, охранник и санитар, пытаясь спрятать улыбку, выставили непрошеных гостей вон.
А я чувствовала себя прескверно: испуганной, ушибленной и одинокой.
Глава
Толливер был вне себя, когда явился ко мне на следующее утро.
Медсестры были полны возбуждения после ночного происшествия, и им не терпелось поведать ему о таком великом событии. Они с жадностью набросились на брата — в результате Толливер только что не дышал огнем, когда распахнул мою дверь.
— Невероятно! — воскликнул он. — Эти выродки! Прокрасться в больницу ночью и прямо в твою палату! Господи, ты могла бы… Ты спала? Они очень тебя напугали?
Не прошло и двух секунд, как он перешел от ярости к участию.
Я слишком устала, чтобы сохранять спокойствие. В течение ночи я не меньше трех раз внезапно просыпалась, уверенная, что в палате кто-то есть.
— Как они вообще сюда проникли? — спросил Толливер. — После девяти часов двери положено запирать. После этого приходится нажимать на большую кнопку у двери приемного покоя, чтобы войти в больницу. По крайней мере, так написано в объявлении.
— Значит, или дверь случайно оставили открытой, или кто-то их впустил. Конечно, впустивший мог и не знать, кто они такие.
Я пыталась быть честной. Со мной очень хорошо обращались в этой больнице, и не хотелось верить, что кто-то из персонала подкуплен или слишком зол, чтобы просто впустить репортеров внутрь из чистой вредности.
Толливер даже решительно поговорил с доктором о случившемся.
Доктор Томасон вернулся к работе. Врач казался рассерженным и смущенным одновременно, но еще у него был такой вид, словно он достаточно уже наслышался об инциденте.
Я взглянула на Толливера, и у него хватило ума притормозить.
— Вы все-таки позволите мне уйти, верно? — спросила я, пытаясь улыбнуться доктору.
— Да, думаю, мы вас вышвырнем отсюда. Вы неплохо оправились от травм. Путешествовать вам будет нелегко, но, если вы настроены решительно, можете ехать. Конечно, никакой езды за рулем, пока не вылечите руку. — Доктор поколебался. — Боюсь, вы покинете наш город с дурными впечатлениями.
Серийный убийца, неожиданное нападение, дурное пробуждение… С чего бы мне видеть Доравилл в плохом свете? Но у меня хватило хороших манер и здравого смысла, чтобы сказать:
— Все здесь были очень добры ко мне, и я не могла бы получить лучшего лечения ни в одной из виденных мною больниц.
Было нетрудно разглядеть облегчение, промелькнувшее на лице доктора Томасона. Может, его заботило, что я отношусь к людям, начинающим судебное преследование любого, кто косо на меня посмотрит.
Я подумала о хороших людях, с которыми здесь познакомилась, и о том, что Манфред и Ксильда срочно явились сюда, чтобы с нами повидаться. Это заставило меня задуматься: не должны ли мы провести остаток дня в городе и закруглить все дела? Но после пережитого ночью испуга мне так не терпелось убраться из этого места.