Месть мертвеца
Шрифт:
— Я этого не слышал.
— Он сказал это очень тихо, чтобы ты не услышал. Чтобы не услышал его отец.
— Он сказал, что ты должна его найти?
— Он сказал «простите». А потом — чтобы я пришла и нашла его позже.
— Итак, у него шизофрения? Или он пытается убедить своего отца, что у него шизофрения?
— Думаю, он пытается в чем-то убедить своего отца, но не уверена в чем.
Остаток пути до дома мы молчали. Не знаю, что творилось в голове Толливера, но я очень старалась понять произошедшее.
Припарковавшись
— Я недовольна собой. Думаю, как семидесятилетняя, — проворчала я, шагая вниз по подъездной дорожке, чтобы потом подняться по лестнице к двери.
— О, держу пари, мы придумаем, чем бы таким заняться, чем не занимаются Гамильтоны, — сказал Толливер таким многозначительным тоном, что я почувствовала, как мое давление взмыло до критической отметки.
— Не знаю. Гамильтоны очень крепкие и бодрые для людей, которым перевалило за семьдесят.
— Думаю, мы дадим им сто очков вперед, — хмыкнул Толливер.
Мы начали немедленно и, делая паузы только для того, чтобы подбросить еще дров в огонь и запереть дверь, сумели добиться неплохих результатов. Не знаю, как Гамильтоны провели день, но наш прошел просто прекрасно.
И мы в конце концов все же поспали.
Потом мы приготовили еще горячего шоколада и съели еще бутербродов с арахисовым маслом. И несколько яблок.
Мне хочется думать, что мы и разговаривали бы друг с другом столько же, если бы работало электричество, а может, и нет. В том, чтобы находиться вдвоем в темноте, есть интимность, и каждый раз, когда мы занимались любовью, я чувствовала все большую уверенность в Толливере, и наши новые отношения становились более прочными. Ни один из нас не шагнул бы с края обрыва, если бы мы не стремились к чему-то большему, нежели просто близость на одну ночь.
— Та последняя официантка в Сейме, — напомнила я и, посмотрев на Толливера, прищурилась. — Та, против которой я действительно возражала и пару недель не могла понять, зачем она тебе понадобилась.
— Что ж, тут были два обстоятельства. Я надеялся, что ты набросишься на нас, разнесешь ее в пух и прах, вышвырнешь вон и скажешь мне, что я твой и только твой. Кроме того, мне надо было заняться сексом, — сказал Толливер. — К тому же она сама предложила. Ладно, это три обстоятельства.
— У меня было искушение так поступить, — призналась я. — Но я никогда не чувствовала, что могу рискнуть и вправду это сделать. Я все думала и думала: что, если я попрошу его не делать этого, а он спросит: почему нет? Что я смогу ответить? «Нет, не делай этого, я тебя люблю»? А ты бы ответил: «О господи боже, я не могу с тобой больше путешествовать».
— Я думал, ты именно так и скажешь. Что ты не можешь быть с тем,
— Я женщина. И не собираюсь спать с каждым, кто хочет спать со мной. Мне нужно немножко больше, чтобы поддерживать отношения.
— Не все женщины такие, — заметил Толливер.
— Что ж, большинство из них.
— Ты злишься на меня за это? За тех случайных женщин?
— Нет, при условии, что ты ничего от них не подцепил. А я знаю, что ты не подцепил.
Толливер старался регулярно проверяться и всегда пользовался презервативом.
— Итак, — сказал он, — теперь мы вместе.
Это был не вопрос.
— Да, — отозвалась я. — Мы вместе.
— И ты не собираешься быть ни с кем другим.
— Не собираюсь. А ты?
— Не собираюсь. Только с тобой.
— Ладно. Хорошо.
И вот так мы стали парой.
Казалось странным: ты готовишься ко сну, а потом забираешься в постель Толливера.
— Мы не всегда должны спать в одной кровати, — начал он. — Некоторые кровати будут узкими и даже более бугристыми, чем эта. Но я хочу спать с тобой. По-настоящему спать.
Я тоже хотела по-настоящему спать с ним, и это было легче, чем я думала. Вообще-то, когда я слышала рядом его дыхание, это как будто помогало мне задремать быстрее, чем обычно. Я не была в одной постели с кем-то долгое время. И может быть, не проводила ни с кем целую ночь с тех пор, как делила кровать с моей сестрой Камерон. Оставаясь с каким-нибудь парнем, я часто не дожидалась утра.
Ночью я несколько раз просыпалась, уясняла свое новое положение и снова засыпала. Во время одного из таких пробуждений я увидела, что телефон вибрирует на полу возле кровати. Я протянула руку и подхватила его.
— Алло? — тихо сказала я, не желая будить Толливера.
— Харпер?
— Да.
— Она умерла, Харпер.
— Манфред, мне так жаль.
— Харпер, возможно, кто-то ее убил. Меня не было в палате.
— Манфред! Не говори этого громко. Не говори этого там, где кто угодно может тебя услышать. Где ты?
— Стою возле больницы.
— Почему ты думаешь, что ее убили?
— Потому что ей становилось лучше. Медсестра даже сказала: ей кажется, что бабушка будет говорить. А потом она умерла.
— Манфред, тебе нужно, чтобы мы приехали?
— До утра — нет. Здесь слишком плохая погода. И вы ничего не можете сделать. Оставайтесь в постели. Увидимся утром. К тому времени мама тоже должна быть здесь.
— Манфред, тебе нужно вернуться в мотель и запереть дверь. Не ешь и не пей ничего в больнице, хорошо? — Я пыталась придумать, что еще ему посоветовать. — И не оставайся ни с кем наедине.